И тут я просыпаюсь. Оказывается, уже наступило утро и я нахожусь в том же месте. Когда я выбрался на свет, солнце разогнало страхи. Можно было рассмотреть трофеи. Грудь почему-то саднило. Я подумал, что неудачно задел каменные стены. Расстегнул рубаху и обомлел. Грудь была исполосована теми самыми узорами, которые Огди рисовал в моем сне. Ноги мои подкосились, я чуть не возненавидел обожаемую Африку. Мне ужасно захотелось избавиться от трофеев, и я полез в ту же пещеру, собираясь вернуть на место чужие вещи, да только проход вновь занесло песком, и отыскать его было уже невозможно. С тех пор мое кредо – не хватать сокровища, не узнав, что они несут своим обладателям.
Рассиживаться было некогда, я отправился искать наш лагерь и нашел его на удивление быстро. Так как мне хотелось привести сюда всех, я по пути следования оставлял зарубки, засечки и всякие отметки, указующие путь. Почти через час я был уже в нашем лагере. Мне ужасно обрадовались – оказалось, что проводники искали меня всю ночь. Я взял с собой двух приятелей, рассказав им о приключении, правда, вкратце. И мы пошли по моим следам. Вначале все было в порядке: зарубки и метки вели, как и полагалось, но чем, по моим подсчетам, цель была ближе, тем явнее кто-то путал следы.
Проплутав несколько часов, мы вернулись к своим. И я рассказал им обо всем случившемся. Один из них – ныне доктор археологических наук Джейкоб Карпентер, он преподает антропологию в Луизиане. Другой – Джимми Бин, тот самый рыжий проныра, что заварил всю эту кашу. Это было моей ошибкой – говорить что-то при нем. Ведь уже тогда он помешался на колдовстве, считая его панацеей от всего. Правда, сам он оказался совершенно непригоден для таких целей. Зато вскоре удачно провернул сделки с браконьерами и очень разбогател на слоновых бивнях и львиных шкурах. Ныне этот человек входит в парламент ЮАР, владеет тремя казино, двумя отелями и много чем еще, пытается устанавливать в стране свои порядки и по-прежнему желает заполучить всю Африку в свои жадные ручонки.
– А девушка? Ньянга?
– Это, Арчи, уже совершенно другая история. Это история о любви, и знать ее тебе необязательно. Когда-то я был хорошо знаком с ее матерью, потому не могу оставить девчонку в беде, тем более что попала она туда из-за меня.
– А Белый Дух, мистер Фальк? Ведь вся эта колдовская сила на самом деле не действует, колдуны бывают только в книгах. Может, провести ему ритуал – и ну его?
– Мистер Брукс, как же вы еще все-таки молоды и глупы! – горько рассмеялся Фальк. – А ведь мир полнится неизведанным и таинственным, которое живет рядом с вами… Пойдемте в музей, нас ждут там.
Национальный музей искусства ЮАР располагался как раз рядом с теми самыми знаменитыми часами, родственниками лондонского Биг-Бена. Музей выглядел так же солидно, как Лувр. Я засмотрелся на экспонаты. Черные божки, посуда, украшения… Наверное, я был неправ, когда считал все это мусором. Фальк велел мне побродить по залу, а сам обнялся со стариком-смотрителем и ушел в еле заметную дверь, которая находилась за спиной здоровенного черного идола с огромной головой, огромным брюхом, толстыми ногами и культями-руками. Вроде бы урод, но какое у него было лицо, какие черты! Судя по надписи, передо мной был бог племени свами, живущего в Западной Африке. Как-то мне стало нехорошо под сверлящим взглядом его кажущихся ленивыми полуприкрытых глаз…
Зато я залюбовался украшениями зулусов. Никогда бы не подумал, что их вышивка – говорящая. Я прежде не задумывался, что древние люди воспринимали одежду, да и вещи как чисто функциональное явление, красивым для них было то, что приносит пользу. То есть вышивка, которой мы так восхищаемся на традиционных одеяниях любой индейской красавицы, делалась не для красоты, а была оберегом от злых чар. Когда мастера тратили свое уменье на создание тончайшего узора, в самую последнюю очередь они думали о красоте. И цвет и изображение служили лишь одной цели, так же как и мастерство исполнения. Ведь злые духи очень опасны, и отпугивать их надо по всем правилам. Украшения также наделялись магической силой.
– Что, заинтересовался? – я и не заметил, как Фальк присоединился ко мне. – Ты хоть иногда задумывался, почему все должны воспринимать мир так, как ты? Точнее, исповедовать нашу систему ценностей, ценностей европеоидной расы? Обрати внимание на эту посуду, выдолбленную из тыквы и покрытую узорами. Вспомни теперь зулусскую деревню, где был сегодня. Они – фетишисты, у них нет вещей, бесполезных в хозяйстве. Мы привыкли обставлять свое жилище всякой мишурой, оперируя лишь точкой зрения, будет это красиво или нет. Африканцы умнее нас, более того, они очень суеверны и вера их крайне сильна. В повседневной жизни их искусство хранится как обыденные предметы: то, что для тебя, недалекого белокожего, всего лишь старая тыква, для посвященного – прекрасное произведение искусства с чудными узорами, несущими силу заклятия. А ритуальные предметы содержат закодированные послания, которые сможет прочесть только знающий человек.
– Шифровки?
– Не совсем, шифровки создают от врагов, а это скорее, хоть и грубое сравнение, ближе к масонству. Символы защищают и насылают проклятье, они могут спасти от дурного глаза или заставить страдать. Что ты думаешь о Пабло Пикассо?
– Э… эти его малопривлекательные кубические тетки?
– Когда он был во дворце Трокадеро, то произнес воистину мудрые слова:
Теперь мне стало понятно, с какими целями негры использовали свои скульптуры. Несмотря на то что они не были кубистами, творили они именно так и никак иначе. Но зачем? Ведь в Африке не могло быть никакого кубизма! Дело в том, что все их фетиши, имеющие такие странные формы, применялись для одного – выполняли функцию орудия. Орудия борьбы с духами – чтобы люди не попали под их влияние, чтобы могли стать независимыми. Когда мы придаем духам форму, то сами становимся самостоятельными. Духи – это наше подсознательное, но в то время об этом вряд ли рассуждали, а наши эмоции и то, что скрыто от сознания, – это понятия одного порядка.
Другой человек, русский искусствовед Р. Васильев, говорит:
Африканский скульптор создает свободные фигуры, лепит самостоятельные объемы, а затем, связывая их, собирает образ человека. Он играет весом и формой, и эта игра разнообразна, великолепна, неисчерпаемо богата идеями и самодостаточна, как, например, музыка. Он своими простыми способами изображения как нельзя лучше доносит до зрителя наиболее характерные черты богов и людей, используя при этом для передачи действительности самые убедительные символы. Вот, например, деталь лица: мы видим рот, но у него это не рот, а щель или раковина, – но даже такая природная, несопоставимая, казалось бы, с лицом форма здесь оказывается уместна, органична и красива, – можно сказать, что это пластический символ рта…
Так что искусство африканцев, Арчи, почти абсолютно лишено форм. Оно пластично и изменчиво, а то, к чему наши художники шли веками, пока смогли воспринять кубизм и иже с ними, разрушая рамки своего восприятия, чернокожие художники впитали с молоком матери. Их мир лишен границ, они умеют лепить из пустоты, не ограничивая себя какими-то формами. Или ты думал, что все древние произведения искусства столь для нас уродливы и кособоки, будто поделки детишек, потому что тогда люди были недоразвитые?
