Об этих боях в моей памяти отложилось немало ярких эпизодов. Например, командир противотанковой батареи лейтенант Сердюк, увидев, как на картинке, выдвигающиеся танки противника, с ходу развернул батарею и сразу подбил четыре танка. Остальные ушли обратно.
Другой случай. Командир пулеметной роты старший лейтенант Пузанов, скрытно разместив роту вдоль дороги, по которой должна была двигаться колонна мотопехоты противника, дождался ее и ураганным огнем роты уничтожил все, что было в секторе до двух километров. На этом участке дороги долго полыхали подожженные машины.
И еще один пример. Саперному батальону дивизии, которым командовал капитан А. Бахтин, было приказано минировать пути отхода, чтобы создать благоприятные условия для отрыва от противника. Выполняя эту задачу, саперы были вынуждены одновременно отражать атаки пехоты и танков противника. При этом не один его танк нашел себе могилу в этих боях. Знаменитым в дивизии стал старший сержант Мухальченко, который подбил из противотанкового ружья несколько танков.
Противник постоянно и активно, хоть и мелкими группами, применял авиацию, ведя разведку и нанося бомбоштурмовые удары. Наблюдая движение наших колонн, он вышел на тылы дивизии в районе Сергеевка. Одновременно его танки выскочили на юго-западную окраину Лозовой. Завязался тяжелый бой. 35-й гвардейской дивизии удается оторваться от наседавшего врага. Кулагин изменяет направление действий. Дивизия в обход Лозовой выходит на Царедаровку. Артиллерийский полк опять развернулся и, ведя огонь прямой наводкой, встречает танки противника. Пылают восемь немецких танков, но и артиллеристы тоже понесли потери, а самое неприятное было то, что горючее в дивизии было на исходе. Решено было со всех машин слить все, что было, и отдать артиллеристам, а пустые машины вывести из строя и бросить. После этого наше движение значительно замедлилось.
В боях 26 февраля были захвачены небольшие трофеи, но самым главным из них была радиостанция. Радисты привели ее в порядок и смогли связаться со штабом корпуса. В то время это было счастьем. Ведь без связи нет и управления и командир, естественно, как слепой. Но теперь управление восстановлено!
28 февраля идет тяжелый бой в районе Михайловки. Здесь противник нас, видно, поджидал – обрушился крупными силами. Вражеская авиация утюжила с бреющего полета. И все-таки мы сбили два «мессера», а приземлившихся летчиков взяли в плен. Наконец к исходу дня дивизия вырвалась из окружения и вышла в район Яковенко и Борщовое. А на следующий день, 1 марта, получила от командира корпуса задачу – совместно с другими частями прикрыть переправу через реку Северный Донец в районе Меловое. До 12 марта дивизия вела тяжелые бои на этом участке, а затем свою оборону на плацдарме Северного Донца передала 263-й стрелковой дивизии.
Дивизия в течение марта еще вела бои. Но 10 апреля была все-таки полностью выведена во второй эшелон корпуса и приступила к получению пополнения, запасов и боевой учебе.
Вот так закончилось первое наше хождение к Днепру и обратно. А дни и ночи окружения, конечно, остались в памяти навсегда.
Кстати, не все воспоминания о тех днях были тяжелыми и грустными. В той многогранной жизни всякое бывало. Поэтому от слез, вызванных тяжелейшими страданиями, невыносимой болью, неизгладимой обидой, до слез неописуемой радости, огромного счастья и ликования – был буквально один миг. На войне как на войне. Случались в эти грозные дни и смешные бытовые сценки.
Как-то в ходе отступления мы вошли в хуторок, другие подразделения расположились по соседству. Выставили охранение, наблюдение, послали разведку, а основному составу было разрешено отдыхать. Едва мы зашли в хату, как сразу же повалились, как снопы, – кто на лавку, кто на печь, а кто на пол. Все забито. Дело уже шло к рассвету. Приблизительно через час, когда все мертвецки спали, скрипнула дверь, кто-то вошел и начал осторожно пробираться, перешагивая через спящих. Вдруг раздается голос:
– Кого тут… носит?
– Это я, Иван Кулагин.
Наступила тишина. Тогда командир дивизии, чтобы снять неловкое напряжение, продолжает, вроде извиняясь:
– Я вот туда к столу. Он свободен. Вот такие бывали картинки.
Кстати, Иван Яковлевич Кулагин чем-то был похож на Ивана Ильича Людникова. Не тем, что оба Иваны, а своей мудростью, размеренностью, непоколебимостью в любой обстановке. Должен сказать, мне просто повезло, что на моем пути были такие командиры, у которых семь пядей во лбу. А для тех, кто с «кубарями» в петличках, конечно, это лучшие воспитатели.
В полковой батарее 120-мм минометов полка не хватало офицеров. Поэтому я рассчитывал, что меня все-таки направят в этот полк. Так и вышло, и даже без моего ходатайства. Очевидно, «постарался» начальник артиллерии полка старший лейтенант Геннадий Константинович Ласкин. Человек он был молодой, года на три старше меня, но почему-то носил усы и бородку. Возможно, для солидности. По внешнему виду смахивал на Плеханова. Но ни до него, ни после, в том числе в послевоенный период, я не встречал ни одного военного с бородой. Ласкин отличался высокой подготовкой (окончил Ленинградское военное артиллерийское училище), организованностью и исключительной порядочностью. Не в обиду будет сказано офицерам других специальностей, настоящие артиллеристы, независимо от того, что они оканчивали, обладают именно такими качествами.
Дивизия размещалась во втором эшелоне корпуса в районе Александровки, Савинцев, Установки, Борщовки. Штаб и подразделения управления нашего 100-го гвардейского стрелкового полка стояли в Савинцах, а полковая батарея 120-мм минометов – в маленькой деревушке Крючки. Вместе с батареей находился и начальник артиллерии полка Ласкин. Думаю, что это было сделано специально, так как с комсоставом батареи было неладно: командира не было, а исполняющий обязанности лейтенант Скиперский был со странностями – взвинченный, крикливый, необщительный, нуждами личного состава не занимался. Второй же офицер, младший лейтенант Килин, чем-то тяжело болел и вечно куда-то ездил на процедуры, хотя внешне был похож на здоровяка. Поэтому Ласкин сам устроился в расположении батареи, чтобы приглядывать за ней, да еще постарался, чтобы командовать батареей прислали меня.
Начало апреля стало двойным праздником.
Во-первых, после двух с лишним месяцев своего неопределенного положения я наконец получил постоянную «прописку», то есть должность в полку, с которым уже крепко породнился в боях. Ласкин как-то спросил меня: «Ты не жалеешь, что попал в наш полк?» Я ответил: «Наоборот. Да я уже и привык к ребятам».
Во-вторых, в это же время в дивизии был получен Указ Президиума Верховного Совета СССР от 31 марта 1943 г. о награждении дивизии орденом Красного Знамени еще за бои на Среднем Дону. Это событие в дивизии превратилось в большое торжество. Правда, вручение ордена состоялось позднее – только в июне. К нам приехал тогда командующий 6-й армией генерал И. Т. Шлемин с членом военного совета армии В. Я. Клоковым и командиром корпуса М. И. Зопорожченко. Дивизия была построена у поселка Зеленый Гай, где располагался ее штаб. Было очень жарко, парило. С речью выступил командарм. С ответным словом – комдив. Нескольким начальникам, в том числе командиру дивизии, вручили правительственные награды.
