Казалось, командиру дивизии надо беречь то, что сложилось у нас. Однако, видно, между Воинковым и Смолиным были особые отношения. Уж очень официально относились они друг к другу, а когда в нашем кругу упоминалась фамилия Смолина, то Воинков умолкал и разговора не поддерживал. Это было очень заметно. Поэтому каждый из нас старался не произносить эту фамилию. Хотя в принципе я лично к Смолину относился с большим уважением, как к боевому офицеру, который, несмотря на потерянную в бою руку, продолжал воевать на фронте и успешно командовать вверенными ему подразделениями и частями.
Не поймите меня превратно: я вовсе не хочу обосновать гибель Воинкова моим переводом в соседний полк и тем самым возложить ответственность за эту трагедию на комдива Смолина. Он, конечно, не желал такого исхода. Но факт остается фактом: его решение о моем переводе все-таки тоже явилось причиной смерти Алексея Михайловича. Уже после боев, когда нашу дивизию вывели из Берлина, мы как-то встретились с Николаем Королевым, и я попросил его рассказать, как это все произошло. Вот что я услышал:
– Алексей Михайлович, конечно, переживал разлучение с вами, хотя и не высказывал этого. Новый заместитель командира полка по артиллерии не только не сблизился с ним, но держался как-то обособленно. Разговор вел в основном по телефону, хотя и находился неподалеку. Но командир полка задачи ему ставил постоянно. И, однако, все это было не то. Все помнят, что вы постоянно лично и по телефону общались с командирами батальонов, отлично знали обстановку и их запросы, сами проявляли инициативу в подавлении целей, а затем уже докладывали командиру. И он это оценивал.
Что касается влияния на Алексея Михайловича со стороны нового полкового артиллериста, то оно было нулевым. А я не всегда мог его удержать. Так получилось и в том бою за пригород Берлина. Воинков нервничал: правофланговый и левофланговый батальоны выдвинулись вперед, а центральный 3-й стрелковый батальон отставал. Он на него нажимает и так и этак. Спрашивает: «Что тебе мешает и нужен ли огонь артиллерии?» Тот отвечает: «Не нужен». Воинков предлагает ему, чтобы правофланговый батальон, который прошел далеко вперед, развернулся и ударил по тылам противника и тем самым создал бы благоприятную обстановку 3-му батальону. Командир батальона говорит, что может произойти перемешивание подразделений и что перебьем друг друга. И был прав.
Тогда Воинков, располагаясь со своим наблюдательным пунктом на втором этаже одного из коттеджей, начал бегать с биноклем от окна к окну, отыскивая место, откуда можно хорошо разобраться с положением подразделений первого эшелона полка. Точнее, всех штурмовых отрядов и особенно 3-го батальона. Я предлагал Алексею Михайловичу вести наблюдение, используя стереотрубу, но вы же знаете его?! Не успел он подойти к окну в соседней комнате, как снайпер поразил его прямо в лоб. Он рухнул на спину, даже не вскрикнув. Умер сразу. Это был удар для всего полка. Молва о гибели командира разнеслась по всем подразделениям. Горе так ожесточило людей, что уже никто и ничто не могли их удержать.
Королев умолк, в глазах его стояли слезы. Я тоже чувствовал, как у меня сдавливает горло. Мы посидели, помолчали, повздыхали. Пообещали встретиться и еще поговорить на эту тему. Но военная служба разбросала нас по всей стране. Так мы с Николаем больше и не встретились. Он уволился из армии по болезни и жил на родине, в Белоруссии.
Между тем бои за Берлин с каждым днем принимали все более ожесточенный характер. Учитывая, что войска 1-го Украинского фронта уже к исходу 22 апреля вышли к южной окраине Берлина и западнее его, Ставка уточняет разграничительную линию между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами. В течение 23 и 24 апреля были разрешены все судьбоносные в Берлинской операции проблемы. А уже 25 апреля был создан внешний фронт окружения с выходом на реку Эльбу. В этот же день наши войска встретились с передовыми частями американцев в районе Торгау.
После успешных действий 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов была уточнена задача и для 2-го Белорусского фронта. Первоначально он обязан был обходить Берлин с севера, чтобы создать благоприятные условия 1-му Белорусскому фронту. Теперь же Ставка ВГК поставила задачу ему – нанести удар в обход Штеттина с запада.
С выходом наших войск на Эльбу разделение Германии на две части – Западную и Восточную – стало де-факто. Хотя и после этого события Сталин продолжал ставить вопрос о сохранении единой Германии.
35-я гвардейская стрелковая дивизия, форсировав реку Шпрее, 24 и 25 апреля штурмовыми действиями захватила целые кварталы города. Наступая на Ангальский вокзал, части дивизии 27 апреля вышли к правительственным зданиям.
В районе одной из станций метро наши штурмовые отряды прорвались в туннель подземки. Фашисты, спасая свою шкуру и совершенно не думая даже о своих согражданах-немцах, отдают приказ – открыть шлюзы и пустить воды реки Шпрее в метро. Жестокость, варварство и бесчеловечность сопровождали немецкий фашизм на протяжении всего времени его существования. Но они проявлялись, в первую очередь, по отношению к другим народам. Что же касается своих соотечественников, то гитлеровцы под видом соблюдения, так сказать, «чистоты расы» истребляли евреев и коммунистов. Эта омерзительная логика и «обоснование» выражали их нацистскую суть. Но как объяснить уничтожение тысяч немцев затоплением тоннелей метро?
Мирные жители в поисках спасения вместе с детьми прятались в подземелье, а их безжалостно уничтожают их же соотечественники. Почему?! Мы, советские солдаты, были потрясены. Ведь в тоннелях метро находились не только женщины, дети и старики. Здесь размещалось множество госпиталей. Тысячи раненых солдат и офицеров германской армии надеялись остаться в живых независимо от исхода войны.
А сколько здесь погибло наших воинов из передовых подразделений, которые первыми овладели станциями и подземными сооружениями метро! Они должны были разоружить немецких солдат, в случае оказания сопротивления – уничтожить, а также разминировать и снять имевшиеся здесь фугасы. Располагая подробным планом Берлина и схемой метро, подразделения могли без потерь продвигаться под землей в интересующие их районы. Очевидно, это и послужило основной причиной вандализма немецкого командования. Естественно, наши подразделения погибли вместе с немецкими мирными жителями.
Это дикое, особо жестокое преступление вызвало возмущение воинов нашей дивизии, да и вообще всех солдат и офицеров. Поэтому уничтожение озверевшего противника проходило с еще большим ожесточением.
Все улицы простреливались в буквальном смысле не только вдоль и поперек, но и сверху вниз и снизу (из подвалов и цоколей) вверх, поэтому при штурме очередного здания нередко приходилось взрывом пробивать соседние стены, после чего в эти проемы устремлялись штурмовые группы. Минометчики и огнеметчики шли вместе с ними. Удавалось протащить даже 57– или 76-миллиметровые полковые орудия. Главное в нашем деле было овладеть первым этажом. Это залог успеха. Первый этаж позволял действовать и вниз, и вверх, общаться с соседними зданиями, с улицей. Захватив первый этаж, воины огнеметами и гранатами выкуривали тех, кто не сдавался.
