Магические сцены (картина неизвестного художника XVI в. Париж, библиотека Школы изящных искусств).
Тонкий французский мыслитель, противореча самому себе, почему-то не занял такую же рациональную и толерантную позицию по поводу «охоты на ведьм», которую он считал оправданной. Однако основная заслуга его работы заключается в том, что он перенес обстоятельства дела тамплиеров из исторической плоскости в плоскость теоретической абстракции (его аргументация, между прочим, была использована в исторической дискуссии о притеснениях нацистами евреев и так называемых сталинских чистках). Он не только предложил концепцию «угнетенного меньшинства», в поддержку принципа толерантности, но и заложил основы теории «козла отпущения» в социальной психологии, когда общество или отдельный индивид освобождаются от своих тревог и страхов, а также чувства вины, перенося их на группы или отдельных лиц и оплачивая собственные счета перед лицом вечного зла через «козлов отпущения».
Две ведьмы готовят магический настой (из работы У Монитора, опубликованной в 1489 г.).
«Странно, что Боден, один из величайших умов своего времени, собравший большое количество примеров, к которым впоследствии обращались все просвещенные писатели для доказательства того, как извращенные люди могли использовать в политических целях некоторые злонамеренные фантазии, сам верил в самую извращенную и злобную из этих фантазии». Так говорит П. Партнер по поводу взглядов Бодена о колдовстве.
От Возрождения до барокко
Историческое рыцарство уже потеряло реальные черты в эпической средневековой литературе, которая представляла образ «паладина» в идеализированной и христианизированной форме. После обращения к этой теме в Италии, предпринятого Боярдо (Влюбленный Роланд) и Ариосто (Неистовый Роланд) в эпоху Возрождения в фантастическом и светском ключе, Торквато Тассо в своей поэме Освобожденный Иерусалим вновь вернулся к нравственному образу «рыцаря Христа» и идеалам крестовых походов. В этом контексте нет необходимости анализировать влияние на Тассо Контрреформации или ту роль, которую сыграла его религиозная совесть. Здесь важно подчеркнуть то влияние, которое поэма оказала на воображение читателей, укрепив священный символ Храма, а также магическое и демоническое ведение Востока и ислама. В качестве примера очень показательны стихи, предшествующие появлению султана:
Несет на страшном и огромном шлеме Солдан / змею, которая вытягивается и раздувает шею; / она привстает на лапах и расправляет крылья, / и изгибает дугой раздвоенный хвост; / кажется, что тремя он ворочает языками и брызжет ядовитой слюной, издавая при этом свой громкий свист.
Так Джованни Баттиста Пьяццетта (1683-1754), крупный итальянский живописец XVIII в., изобразил один из эпизодов из Освобожденного Иерусалима. Веское художественное дополнение к венецианскому изданию произведения в 1145 г. документально подтверждает, какой живой интерес пробудил Тассо к фигуре «рыцаря Христа» и к экзотическим сценам крестовых походов.
Появляются признаки возрождения интереса к рыцарству и теме «священной войны», в том числе и за пределами Италии: Георг Бек, главный церемониймейстер Якова I, короля Англии (1608 -1625), также отдал дань уважения образному представлению рыцарства в произведениях Ариосто и Тассо. Он не только определил печать тамплиеров как «иероглифику религиозного благородства и светской воинской учтивости», но и публично возвеличил Орден за мужество, с которым он встал на защиту христианских ценностей.
В конце XVII века, после того как братья Пьер и Жак Дюпои, хранители Королевской библиотеки в Париже, опубликовали акты процесса над тамплиерами, французский историк Этьен Балюз уделил большое внимание этому событию в работе Жизнь авиньонских пап. И в этом случае не столь важна позиция, занятая Балюзом в пользу Филиппа Красивого, как тот факт, что он стал пересматривать статьи обвинения и тем самым привлек внимание к темным сторонам средневековой истории, которая немногим более века спустя стала модной темой различных романов.
Впечатляющий вид на Авиньон, бывшей резиденции пап начиная с Климента V (1305-1314) до Григория XI (1310-1318), который восстановил папский престол в Риме за год до смерти. Этот исторический отрезок времени был внимательно изучен французским историком Этьеном Балюзом в его работе Жизнь авиньонских пап (1693), вместе с которой возобновилась дискуссия о роли Климента V в деле тамплиеров.
Кроме того, не следует забывать и тот интерес, который во времена барокко вызывали крупные процессы, открыв путь публицистике, предшествовавшей появлению журналистики. Громкое судебное дело наполнялось драматическими деталями и, кроме того, отвечало нравственной потребности в справедливости и психологической потребности поиска «козла отпущения». Примером этому может служить знаменитый «процесс над распространителями чумы», упоминаемый Мандзони. Этот нездоровый интерес к чудовищному преступлению или тайному заговору, способному перевернуть все общество, а также к ритуалам отправления людского правосудия и способам исполнения смертных приговоров не истощился и в наши дни.
«Свет» и тени XVIII века
Просвещение, ставшее одним из самых значительных культурных течений XVIII века, характеризуется борьбой, которую вели интеллектуалы против всех форм косности в области знания, и полемикой, на грани сарказма, против догматизма и суеверия. В частности, предметом критической переоценки стала вся история Запада или, точнее, 'то толкование, которое ей было дано и утверждено Церковью. Такой, например, была попытка Эдуарда Гиббона (1737-1794), одного из самых видных представителей эпохи Просвещения, автора Истории упадка и разрушения Римской империи, который, между прочим, обратил внимание на отнюдь не религиозный и не бескорыстный дух крестовых походов. Вольтер (1694-1778) также предпринял аналогичную попытку объективного анализа истории тамплиеров, единственная вина которых заключалась в чрезмерной гордыне и слишком большом богатстве, что побудило государство и Церковь пойти на временный союз для их уничтожения. В итоге Вольтер определил причину трагической судьбы Ордена как результат «отвратительных последствий времен невежества и варварства».
Однако эта необходимость «пролить свет» на прошлое и настоящее, которую испытывали просветители, не является единственной отличительной чертой культуры XVIII века. Помимо бурного развития, которое в этом веке получили тайные общества, с чем связан феномен храмовничества в узком смысле (см. с. 110), необходимо напомнить, что именно в это время были заложены политические, социальные и культурные основы для становления буржуазии. Для будущего господствующего класса дворянство, от которого буржуазия освободилась таким кровавым образом во время Французской революции, продолжало сохранять авторитет и большую привлекательность. Этим можно объяснить продолжительный интерес к рыцарству, тем более что с возникновением самых различных «орденов» в них получили доступ нувориши, люди, добившиеся успеха в свободных профессиях, или высокопоставленные гражданские чиновники, у которых не спрашивали подтверждения их аристократического происхождения.
