Слова священника поражают меня больше, чем самоубийство отца.
— Вы можете говорить? — глупо удивляюсь я.
— Мы всегда могли говорить, — отвечает он. — Просто никогда не затрудняли себя изучением вашего языка — ваша речь режет нам ухо. Но времена меняются, и мы на многое стали смотреть по-другому с тех пор, как ушел последний ватана. Большинство из нас все еще остается верным языку наших отцов, но некоторые научились говорить на вашем языке.
Онемев, я смотрю на виллака, а труп моего отца дергается и превращается в зеленый туман, как произошло с Амой Ситувой в статуе Манко Капака. Через несколько мгновений он становится облаком сверкающих частиц, которое медленно растворяется в воздухе.
— Паукар Вами возвращается в небытие. — В смехе священника слышатся нотки жестокости. — Он безумно боится пустоты потустороннего мира, но на этот раз его пребывание там будет коротким. Скоро мы его вернем назад.
— Как? — спрашиваю я.
Виллак потирает нос:
— Это секрет. Идем. — Он распахивает дверь. — Ты должен кое с кем встретиться.
Я делаю несколько шагов вслед за ним, потом смотрю на то место, где только что испарился Вами, и останавливаюсь:
— Почему вы заставили его убить себя?
— Скучаешь? — лукаво спрашивает священник.
— Просто хочется знать.
Виллак пожимает плечами:
— Отчасти, чтобы доказать, что мы имеем власть над смертью. Ты это знал и раньше, но знать и верить — это разные вещи. Вами думает, что мы говорим только по-инкски. Если бы он был более осведомленным, то мог бы под пытками постараться получить информацию от кого-нибудь из нас.
— Боитесь, что он может причинить вам вред?
— Нет, он может причинить нам беспокойство. — Виллак нетерпеливо топает ногой, пустые белые глаза спокойны, как всегда. — Идем. Время уходит. Дети ждут.
Я не понимаю, что он имеет в виду, но противоречить нет смысла. Подавив желание задать еще несколько вопросов, я следую за слепым священником по коридору, уставленному черепами, закрыв одну клеточку пазла и приготовившись к другим многочисленным тайнам.
Глава третья
РОК
Чередой длинных, извилистых туннелей виллак выводит меня обратно к большой пещере с огромным камнем инти ватана. Многие туннели освещены — на благо Змей, как я полагаю, — и я пользуюсь возможностью изучить лишенное черт лицо виллака, очень бледную кожу, светло-каштановые волосы и нежные руки.
— Как вас зовут? — спрашиваю я.
— У меня нет имени, — отвечает он, — я слуга Инти, а ему не нужны имена. Он узнает своих сынов по горящему огню их душ.
— Инти? Ах да, бог Солнца.
Он останавливается, и его пустые глаза сужаются.
— Ты не веришь?
— В моем возрасте вряд ли можно найти кого-то, кто в это верит.
Священник улыбается:
— Если наша власть не дана богом, как ты объяснишь, что мы можем возвращать мертвых к жизни?
Он снова пускается в путь. Я в молчании иду сзади, не зная, что ответить.
Подойдя ближе к пещере, я слышу звуки множества голосов, шепот и шарканье ног. Я замедляю ход.
— Входи, — подбадривает меня священник, — здесь нет ничего страшного. Мы не причиним тебе вреда.
— Не в этом дело. — Я киваю в направлении голосов, поскольку опять забываю, что он не видит, и говорю: — Это похоже на Змей.
— Так оно и есть.
— Я думал, что мы идем на встречу с Капаком Райми, — бросаю я пробный камень.
К моему удивлению, он отвечает откровенно:
— Еще нет. Ты не готов. Когда это случится, мы отведем тебя к нему.
— Он здесь?
— Да. А теперь пойдем. Дети волнуются. Не стоит заставлять их ждать.
Оставив вопрос о Райми открытым, я иду вслед за священником ко входу в огромную пещеру, где останавливаюсь в тени и обозреваю открывшуюся передо мной сцену. В пещере полно народа. Я вижу сотни молодых мужчин и женщин, принадлежащих к Змеям. Должно быть, здесь находятся все семь триумвиратов. Мужчин раз в пятнадцать больше, чем женщин, чернокожих больше, чем белых. Все бриты наголо, татуированы и одеты в джинсы и майки, за исключением Кобр, на которых сверху еще кожаные куртки.
Змеи построены в шеренги соответственно рангу позади огромного камня инти ватана, на котором возвышается одинокий виллак с опущенной головой. У его ног находятся три ковша. Войско стоит в боевой готовности, но по стойке «вольно». Многие тихо разговаривают. Кобры патрулируют ряды, делая замечания тем, кто нарушает порядок, но не пресекают тихого шепота и легкого движения.
— Чего они ждут? — спрашиваю я.
— Своего вождя, — отвечает священник. — Они его боготворят, но он появляется редко, предпочитая действовать через нас. Им сказали, что сегодня он обратится к ним.
— Они ждут Вами?
— Да.
— Вы можете так быстро воскресить его?
— Нет. Мама Оккло работает быстро, но не настолько.
— Какая еще мама? — Я останавливаюсь, глаза мои расширяются от догадки. — Вы хотите, чтобы я вышел к ним?
Священник улыбается:
— А ты неглуп, Плоть Снов. Да, мы хотим, чтобы ты сыграл роль своего отца здесь так же, как делал это наверху.
— Нет! — резко бросаю я. — Этого не будет!
Не знаю, почему я реагирую так яростно. Я всегда настроен сказать «нет» на любые предложения виллаков, но дело не только в этом. Я чувствую ловушку.
— Они будут разочарованы, если их вождь не покажет себя, — говорит священник.
— Вообще-то мне плевать.
— Это надо сделать. Змеи важны для нас только из-за тебя. Если ты не проявишь к ним интереса, мы обойдемся без них. Это неизбежно повлечет за собой их ликвидацию. Мы подмешаем какой-нибудь смертельный быстродействующий яд в их пищу.
— Вы собираетесь убить собственных солдат?
— Но они не наши. Они солдаты Паукара Вами.
— Вы бы и со своими поступили так же, — с отвращением бросаю я. — Умертвили бы их за обеденным столом и оставили гнить.
— Мы делаем то, что обязаны, — напыщенно произносит священник.
Я пожимаю плечами:
— Так убейте их. Что я потеряю от этого?
— Друзей, — вкрадчиво говорит священник, — и много братьев и сестер.
— Какие, к черту, братья и сестры? Только потому, что их кожа такого же цвета, как моя… — я делаю гримасу, — или вы выражаетесь фигурально?
— У сорока из них течет твоя кровь. Мы получили целый урожай незаконнорожденных детей Паукара Вами, но они не знают, что он их отец. Они были завербованы на общих основаниях, и мы обращаемся с ними так же, как с остальными.
