В глубине квартиры раздались звук спускаемой воды и торопливые шаги. Видимо, до моего прихода Муся стеснялась сходить в туалет. Что же за парень такой, если она его стыдится?
— Знакомьтесь, Алексей Арнольдович, это Коля, — сказала она как чужая, учительским голосом. — Мы с Колей в Лужниках познакомились, правда, Коля?
— Правда, — подтвердил подросток, успевший дожевать и торт, и «Белочку». — Тётя Муся провела меня на лёгкую атлетику. Хотите конфетку? — Он с простодушной и хитрой улыбкой протянул мне шоколадный трюфель.
Я отказался:
— Не хочу, спасибо, — но подросток сделал огорчённое лицо, и пришлось согласиться.
Коля просиял от счастья и немедленно всучил мне невесомую обёртку; конфеты внутри не было.
— Попались, попались!
— Старый детсадовский фокус, — обиделся я.
— Коля, посиди тут, мы сейчас вернёмся. — Муся посмотрела на меня со значением; мы прошли в её комнату.
— Это что ещё за юное дарование? — прошипел я сердито. — Где ты его откопала?
Она прижала палец к губам.
— Тс-с, говори шёпотом. Он не должен услышать. Ни в коем случае, понимаешь?
— Да куда уже тише?
— Понимаешь, сегодня атлетика — Олизаренко и Слупеняк…
— Кто?!
— Неважно. Ты их не знаешь. В спорте это примерно как… не знаю кто. Как Гегель и Кант.
— Ха. Ха. Ха.
— Не перебивай меня, я же тебя не перебивала? — окрысилась Муся. — В общем, подхожу с друзьями к контролёру…
— С друзьями — это с Феденькой?
— Иди ты. А там толкутся эти пятеро. Пострижены под ноль. Одеты сам видел как, смотреть стыдно. И бросаются к прохожим: а вы нас не проведёте? Мы из детдома, у нас денег нет. Кто огрызнётся, кто руками разведёт. Они к следующему: тяф-тяф, меня, меня! Просто слёзы наворачиваются. — Муся сглотнула комок. — Я своих ребяток грабанула, забрала контрамарки, а этих ласковых телят — провела. И один ко мне так прилип, так прилип, под ручку нежно берёт, прижимается, в глаза заглядывает… «А вы меня домой к себе не сводите? Я так люблю домашнюю еду». Тяф-тяф, тяф-тяф… — Глаза у неё округлились.
— Телята не тяфкают. По крайней мере, мне об этом в школе рассказывали.
— Ты же не грубый, Котя, тебе не идёт, прекрати. Я не могла ему отказать. Вот, привезла, покормила.
В дверь деловито постучали, с хорошо рассчитанным укором. Муся вскинулась, испачкала платок потёкшей тушью и торопливо отворила дверь.
— А куда вы ушли? — Коля выдерживал правильный тон: извиняющийся и слегка обиженный. — Я уже соскучился. О, какая у вас прекрасная комната. Вы в ней одна живёте? А можно я посижу за вашим письменным столом?
— Конечно, — растерялась Муся и сама отодвинула стул. — Вот, располагайся… — Она уже почти произнесла «и чувствуй себя как дома», но осеклась.
Колю уговаривать было не нужно. Он с удовольствием устроился на стуле, правую ногу поджал под себя, побарабанил пальцами по оргстеклу, повторяя чьи-то жесты: то ли завуча, то ли директора.
— Когда я вырасту, у меня будет точно такой же стол, — сказал он жалостливо и самоуверенно. — И точно такая же комната. И кровать такая же. И полки. Какая замечательная у вас квартира, если бы я жил в такой, я бы учился на одни пятёрки!
Муся побледнела. Мальчик изучил содержимое ящиков, вывалил ручки из ажурной карандашницы, каждую открыл, закрыл, развинтил, вынул стержень, подёргал пружинку, почиркал на клочке бумаги. И пересчитал сокровища.
— Ого, целых шесть ручек и четыре карандаша. Два простых и два цветных! Как вам везёт! А эта ручка почему лежит отдельно? — спросил он голосом профессионального лишенца. — Толстенькая, с рычажками. Разноцветными… Зачем они?
— Вот видишь, нажимаешь на один, появляется зелёный стержень, — объяснила Муся дрожащим голосом. — Нажимаешь на другой — красный. Попробуй.
Коля проявил сноровку опытного нищего. По очереди надавил на каждый клапан, проверил стержни: много ли пасты осталось. Довольный результатом (потому что пасты было ещё много, особенно красной и синей), он подвёл итог:
— Прекрасная ручка! Слышал про такие, но не видел. Как жаль, что у меня такой не будет никогда… Вам её из-за границы привезли? Да? Из-за границы?
— Ты можешь взять её себе, — растерянно сказала Муся.
— Правда, что ли? Вот эту ручку? Разноцветную? Из-за границы? Но она же, наверное, очень дорогая?
— Ничего, мне ещё привезут.
— А точно привезут?
— Точно-точно.
Коля посмотрел внимательно и благодарно:
— Какая вы хорошая. Вы себе не представляете какая. — Он сунул ручку в наружный карман, зацепив за край блестящим клипом, и потянулся к этажерке с потёртыми жёлтыми мишками, разлохмаченными куклами и другими детскими сокровищами Муси:
— А это у вас что?
Из горы безделушек Коля безошибочно выбрал японский фонарик размером с маленькую зажигалку.
— Это вот такой фонарик? Никогда таких не видел. Разве такие бывают? Можно выключить-включить? Как ярко светит.
Разумеется, фонарик оказался в его кармане. И перочинный ножик с перламутровой отделкой. И несколько стеклянных шариков с цветным отливом. И колода засаленных карт со стереоскопической картинкой на рубашке. И невесть откуда взявшаяся пачка привозной жевачки. Карман непристойно раздулся.
— А это что у вас? Ой, это деньги? — Коля деловито взял купюры, развернул, разгладил их ладонью, пошуршал. — Целых восемь рублей!
Вдруг, словно испугавшись самого себя, он решительно отбросил деньги в сторону.
— Нет-нет, вы не подумайте, я не какой-нибудь воришка!
— Не бойся, мы так не подумаем.
— А можно я возьму себе два рубля? Или три? В то воскресенье мы сходим в «Сластёну» с ребятами. Нам хватит как раз пломбир с карамелью и воду с сиропом. Можно?
— Ну конечно.
— А вы меня к себе ещё возьмёте? — Коля мне напомнил обезьянку, которая карабкается по голому стволу: нащупает нарост, зацепится, повисит, нащупает другой, и так всё выше, выше. — В те выходные? Нас отпускают по субботам в два, а в воскресенье в одиннадцать. А пацанов можно взять?
Муся уже собиралась сказать «ну конечно», но я решительно вмешался в разговор:
— Если мы с тётей Марией будем в Москве, то сводим тебя в кафе-мороженое, позвони мне в четверг, запиши телефон. — Коля для начала сделал неприятное лицо, но потом решил, что лучше согласиться, и, гордо щёлкнув чёрным рычажком, записал телефон на тетрадном листке. — А насчёт ребят, — добавил я, — нет, Коля, этого не будет. Извини. Пацанов твоих мы не потянем.
— А почему? — Коля собрался заныть.
