Любому кавалерийскому столкновению, любому бою предшествовала тяжелая и кропотливая работа казаков по охране русской армии и по разведке.
Своеобразным и весьма практичным в боевой практике был выработанный самими казаками способ содержания ими аванпостов или передовых сторожевых постов, отличавшийся от способа содержания аванпостов регулярной кавалерией.
Регулярная кавалерия выставляла парные посты, которые вытягивались цепью и перекрывали охраняемое пространство.
«Аванпостная цепь у казаков состояла из тройных постов (т.е. из 6 казаков каждый), называвшихся «бекетами». На каждом бекете два казака стояли часовыми, а 4 отдыхали. Отдыхавшие сменяли часовых по очереди сами. В версте сзади бекетов располагались две или три заставы, каждая от 8 до 15 чел. Вся остальная часть сотни становилась в версте или несколько более за линией застав, преимущественно на главной дороге, и составляла резерв бекетов и застав. Из резерва, а частью и из застав, высылались по всем направлениям партии (разъезды). Казачий способ несения аванпостной службы имел то преимущество по сравнению с регулярной кавалерией, что требовал меньшее число людей для охраны одного и того же пространства: одна сотня легко могла занять своими бекетами линию в 5 верст по фронту, полагая около 800—1000 шагов между бекетами, для чего регулярной кавалерии требовалось 2,5 эскадрона. При этом казаки и их лошади пользовались большим отдыхом в самой аванпостной цепи и несравненно менее утомлялись — не нужны были высылка смены бекетов из застав и следование смененных бекетов на заставу, таким образом, избегалась напрасная езда на протяжении версты через каждые два часа»
.
Охраняя армию, казаки могли прикрыть ее отступление, сделать его незаметным для противника.
Раненый русский офицер А.С. Норов, попавший во французский госпиталь, вспоминал рассказ французского офицера: «Он мне даже довольно подробно рассказал, как Мюрат в продолжение трех дней, думая следить нашу армию, давно уже имел перед собою только несколько сотен казаков, которые на ночь разводили бивуачные огни на далекое пространство, якобы принадлежавшее большой армии; что в одно прекрасное утро самые эти казаки перед ним исчезли, — и он остался один перед пустым полем. «La piste de l'ennemi est perdue!» — сказал Наполеон во всеуслышание. (След неприятеля потерян)»
.
Казаки вели постоянное «освещение местности». Вот фраза из воспоминаний Надежды Дуровой: «… несколько человек казаков, рыская, по обыкновению, по всем местам, заехали и в пустую деревню посмотреть, нет ли чего или кого…»
.
«Освещая местность», они умели смотреть и слушать. Известно их умение по стуку колес определить количество движущейся неприятельской артиллерии.
Казаки постоянно анализировали ситуацию и не теряли бдительности. Русским офицерам, воспитанным на принципе «стоять и умирать», эта бдительность казалась чрезмерной. «…Никто более казаков не рассуждает об опасности, и едва ли кто видит ее с большим ужасом…», — писал А.П. Ермолов
.
Казачьи отряды постоянно меняли место своего расположения, что сразу же отметил Наполеон (см. выше). Денис Давыдов, командовавший партизанским отрядом из казаков, писал: «Надобно один раз навсегда знать, что лучшая позиция для партии есть непрестанное движение оной, причиняющее неизвестность о месте, где она находится, и неусыпная осторожность часовых и разъездных, ее охраняющих; что партию отрезать нет возможности, — и держаться русской пословицы: убить да уйти — вот сущность тактической обязанности партизана. Мой противник этого не ведал, и потому мне легко было с ним управиться»
.
Казакам было присуще постоянное маневрирование, непонятное непосвященному человеку. «…Действия казачьи, военные, не могут представить красивого виду»
, — писал А.К. Денисов. «Я распорядился, чтобы в марше сгустить ряды, дабы не можно было видеть количества казаков, а когда поскачут в атаку, врассыпную, чтоб занимали обширнее поле, отчего и показалось весьма более казаков в действии…»
И при постоянном маневрировании существовала четкая согласованность действий между командирами отрядов. Каждое движение предварялось договоренностью, «что делать, ежели один из нас встретится с неприятелем и сразится, и что, в таком случае, должно предпринимать другому»
. Действия отрядов координировались взмахами бунчуков. «Вторично войсковой атаман мне приказал — наблюдать движение его бунчука, и тогда, когда увижу его в движении, то по направлению оного спешил бы с полками на неприятеля»
.
При передвижении шел постоянный учет условий местности, «потому что в тесных местах чем больше войск, тем опаснее, и что там храбрость немногих больше может сделать хорошего»
.
Главное условие для нападения на противника — внезапность. А.К. Денисов, попав в Италию, беспокоился, что местность, селения и города «сделают препятствие нечаянным скрытым казачьим подъездам, без которых действие казаков не было бы страшно неприятелю»
.
И когда внезапность бывала достигнута, происходило стремительное нападение. В атаке казаки кричали «ги! ги!», — «как у донских сие в употреблении»
(впрочем, А.К. Денисов часто упоминает, как казаки в бою кричали обычное «ура»). Внезапное нападение с криком «ги! ги!» породило новое слово — «гикнуть», «гикнули». «Казаки из засады гикнули…», — вспоминал С.Г. Волконский
; «…человек тридцать гикнуло прямо на карету»
.
Внезапное нападение из засады мелкими казачьими отрядами на отсталых французов, на их фуражиров практиковалось и отрабатывалось каждый день. Французы, вступив в Москву, жаловались: «Начальники неприятельской армии поддерживали наших начальников в надежде на мир, уверяя, что прелиминарные пункты будут на днях подписаны. А между тем тучи казаков облегали места, на коих расположены были войска наши, и ежедневно похищали у нас великое число фуражиров».
«К изнурению фуражиров соединялось поражение, наносимое им казаками, подъезжавшими даже к заставам Москвы»
Известно повеление Наполеона маршалу Бертье 22 августа (3 сентября) 1812 г.: «Наконец вы заметите герцогу Эльхингенскому (маршалу Нею), что он ежедневно более теряет людей в фуражировании, нежели в сражении»
.
При достижении внезапности казаки атаковали неприятеля с неожиданной для него стороны целыми полками. Так, в августе 1794 года полки Карпова и Серебрякова «получили повеление переправиться через Вислу прямо на неприятельские батареи. Казаки сняли с себя мундиры, седла с лошадей и с одними дротиками в руках, с военными кликами, вылетели из лесу и ринулись в Вислу. Поляки так оробели от сего, что оставили все пункты и бежали»
.
Казаки старались не ввязываться в бой, если противник ждал нападения. Служивший у французов поляк Хлаповский, описывая бои у Смоленска летом 1812 г., заметил: «Казаки никогда не атакуют даже 1 эскадрон, если он в порядке, в строю».
Служивший у русских поляк Бискупский подтверждал: «…из-за горизонта далеко сотни две казаков увидели только верх одной бермицы (польской меховой гренадерской шапки. — А.В.) и довольно, чух! — и исчезли из глаз; где ядра летают, там их не ищи, где случай добычи, тут и своих ограбили и, как хищные птицы, улетели; а между тем этот народ драгоценность для регулярной армии»
.
