Все это вносит существенные коррективы в выводы Дж. Фрэзера о культе умирающего и воскресающего божества растительности как основе календарных ритуалов с мотивами смерти. Как показывает анализ «Золотой ветви», в трактовке этих явлений Фрэзер исходит из поздних, трансформированных и деградировавших форм ритуальных действ, принимая их за исконные, подобно многим его предшественникам и последователям, в трактовке ритуалов «пеперуда — додола — Герман», или соотношения игрищ в «умруна» с похоронными играми-действами. Ритуал в святилище Дианы возле озера Неми, ставший отправной точкой для всеобъемлющего исследования Фрэзера, — безусловно, очень древний по происхождению, но та форма его, какой она предстает из привлеченных Фрэзером античных источников, уже сравнительно поздняя, претерпевшая ряд трансформаций.
Древний италийский обычай замещения жреца в святилище Дианы в Арицийском лесу, согласно которому претендент на жреческий пост должен был победить своего предшественника, никогда не расстававшегося с копьем, в смертельном поединке, Фрэзер возводит к умирающим и воскресающим богам Древнего Востока — Осирису, Аттису, Таммузу и другим, трактуя их как богов растительности. Однако нельзя не принять во внимание доказанную еще египтологом Аланом Гардинером (1879–1963) несостоятельность основного положения Фрэзера: «Осирис — прежде всего бог растительности». О том же пишет и отечественный египтолог М. А. Коростовцев: «„Воскрешение“ Осириса весьма условно. Он не возвращается к земной жизни… становится царем в потустороннем мире… Поэтому называть Осириса „умирающим и воскресающим“ богом более чем неточно. Аспект Осириса как бога растительности проявляется в его культе и мистериях значительно позднее, в основном, в греко-римское время».
Истоки традиции ритуального отправления царей-жрецов в потусторонний мир, составляющей основной предмет исследования в «Золотой ветви», восходят к ритуалу проводов легатов в обожествленный Космос. По мере утраты первоначального функционального назначения древняя традиция предания смерти при признаках старения со временем утрачивает всеобщий характер. В переосмысленном виде она сохранялась в отношении владык, наделенных и жреческими функциями. Прежнее осмысление легатов как представителей общины, достойных предстать перед богами и обожествленными предками в качестве вестников о насущных нуждах, переходит на царей-жрецов в трансформированной форме. Поскольку они воспринимались как наделенные сверхъестественными способностями управлять силами природы и действиями людей на благо вверенного им социального образования, благополучие его представлялось зависимым от их физического и духовного могущества. Отсюда настоятельное стремление к замене их более могущественной личностью при малейших признаках физической и духовной слабости. Замена эта приобретала разные формы — смертельного поединка с претендентом, внезапного нападения, добровольного оставления земного царства, обставленного соответствующими ритуальными нормами, и т. п.
Трансформация языческого явления проходила по разным линиям. В традиции европейских народов она отчетливо проявляется в двух противостоящих друг другу формах: проводах в «иной мир» стариков и замене живых посланцев знаками их (козел, бык, баран, птица), а затем и символами — антропоморфной скульптурой, чучелом, куклой (деревце, ветка, пучки травы и т. п.). Замена легата маскированными персонажами, вокруг которых происходят ритуальные и драматизированно-игровые действа, особенно ярко и образно проявляется в карнавале.
При вариативности в формах и приемах трансформации языческого ритуала на протяжении истории традиции разных этнических и локальных образований наблюдается общность основной тенденции. По мере утраты первоначальной идейной сущности, переосмысления ее и трансформации явления в знаковые и символические формы идет развитие фарсового начала. Наиболее яркое, образное и многообразное по формам и стилю выражения явление это приобретает в карнавале, оформляющемся в позднее Средневековье.
Для понимания форм претворения прежних объектов языческого ритуала в карнавальные персонажи особенно существенны великорусские «кикиморы». Знаковое выражение сущности преображения языческих форм культа предков в демонические персонажи в этой форме ряжения предстает весьма выразительно как в действиях основных персонажей, так и в атрибутах их и реквизите. Толстая пряжа на длинной палке с заострением на конце у «кикимор» (в образе кудлатых старух) означает долгую, надежную жизнь, палочные же удары, которыми они награждают девушек за насмешки их и хватание за ноги (что означает, по-видимому, тщетность попытки вывести старуху из дому), свидетельствуют о диаметральном переосмыслении и трансформации языческого обычая с перемещениями действий прежних объектов ритуала. Старшее поколение, отправлявшееся в обожествленный Космос ради благополучия молодого, не дожив на Земле отпущенного природой срока, своими решительными действиями в корне пресекает попытки молодых осуществить неразумные действия. Подобные перемещения действия с объекта языческого ритуала на субъект — отправителя его — особенно характерны для процесса трансформации свадебной обрядности на протяжении истории традиции.
В завершение действа сжигается чучело, избранный же на время карнавала «король» («царь» и т. п.), предстающий в шутовском обличье и являющийся объектом шуточного поклонения на всем протяжении карнавала, с одной стороны, и издевок под конец его с другой, благополучно возвращается восвояси. Карнавал в этом аспекте еще нуждается в специальном исследовании. Сопоставление основных элементов — хождение со звездой, избрание «короля», сожжение «старика и старухи» («демона», «ведьмы» и т. п.), высокие костры с устремленным в небо пламенем, крещенские «короли» «pohrebeń», хлестание веником «козы», бросание мальчика в море с благополучным возвращением его на берег и многие другие подобные действа, взятые в совокупности, заставляют воспринимать карнавал в значительной мере как трансформированную и переиначенную форму языческого ритуала, высмеивающую варварство его, с одной стороны, и выражающую торжество в связи с избавлением от варварского обычая — с другой.
Как ни много сделано в изучении славяно-балканской обрядности, образной системы и изобразительных средств реквизита ее, положение о ритуале проводов легатов в космический мир богов и обожествленных предков вносит существенные коррективы в трактовку генезиса, структуры и функциональной направленности языческих ритуалов и трансформации форм их в фольклорной традиции. Оно дает новое направление изучению истории, структуры, образной системы и изобразительных средств оформления реквизита ритуального комплекса и форм трансформации его в традиции разных народов, древних и современных.
Анализ трансформации языческой символики в фольклорной традиции позволяет проследить процесс переосмысления легатов в обожествленный Космос как по горизонтали (аналогии у разных народов), так и по вертикали (в соотношении с закономерностями календарной, свадебной и похоронной обрядности). Все это дает ключ к пониманию как генезиса, так и многообразия форм карнавальных образов и фарсовых карнавальных действ, а также буффонады в целом.
Рассмотрение космической символики, архаических антропоморфных, зооморфных и орнитоидных образов европейского карнавала посредством сочетания сравнительно-исторического метода со структурно-типологическим приводит к заключению о том, что в основе лежат трансформированные формы культа предков. Выявление генезиса и функциональной сущности архаических карнавальных образов, а также закономерностей семантической трансформации их приводит к положениям, вносящим коррективы в прежние теории (М. Бахтина, Д. Фрэзера, М. Арнаудова и др.). Особенно существенны они при обосновании положения: в основе карнавала лежит не просто «смеховая культура», а генетически очень сложная, многоступенчатая семантическая структура, восходящая к архаичейшим древнеиндоевропейским и праисторическим ритуалам, связанным с мифологическими мотивами о космических культурных героях.
