— Лида, у меня к вам просьба, — выплескиваю на ладонь водичку из графина. — Проснется прапорщик, пусть ждет меня здесь. А мне плевать, что здесь не комната ожиданий. Вами получен прямой приказ лейтенанта. Не выполните, Баобабова вас пристрелит. Я у капитана.
Остатками воды смачиваю растрепанные кудри, одариваю секретаршу Лидочку недобрым взглядом дикого зверя и без стука вваливаюсь в кабинет капитана.
Угробов курит у окна, стряхивая пепел в горшок с кактусом. По некоторым сведениям в горшке давно не осталось земли, только пепел. Кактус этому даже рад, цветет красными цветами каждые три дня.
— Что творится с нашим миром?
Заглядываю через плечо капитана. Свалка, как свалка. Вороны и галки без страха вышагивают по горам и холмам мусора. Меж ними с палками бродят серые личности и бросаются на все блестящее. Знакомые лица, давно занесенные в картотеку. Каждого знаем по имени отчеству. Включая собак и бульдозеристов. Тучки набежали. Будет дождь. Скоро осень. Так что с миром все в порядке.
— Лейтенант, вам не кажется, что наш мир катится в пропасть?
Угробов мозгами повредился. Здоровый капитан милиции должен в первую очередь беспокоиться о раскрытии преступлений, о быте подчиненных, о засохшем кактусе. И в самую последнюю очередь его должен волновать вопрос, в какую сторону катится мир.
— Молчишь, лейтенант? Думаешь, Угробов с ума сошел? Утренние газеты видел? Полюбопытствуй, много интересного узнаешь.
— Не понимаю, товарищ капитан, — свожу глаза на газету, которой капитан машет перед моим носом. В моем положении лучше всего ждать. За время нашего отсутствия могло произойти все, что угодно. Надо быть готовым к неожиданностям.
— Сейчас поймешь, — Угробов усаживается за стол, разворачивает газету, тычет пальцем в колонки:
— Крупное землетрясение на западе. В результате десятибалльных толчков точно по границам нашей державы образовались глубочайшие расколы шириной до километра. Пограничники ликуют, таможенники бьют тревогу. Дальше…. Засуха на севере. Северный ледовитый обмелет настолько, что вскрылись открытые месторождения алмазов и нефти. Чукчи объявлены самой богатой нацией мира. Дальше…. Потоп на юге. Аральское море наполнилось до краев. Пустыни затоплены, верблюды под угрозой вымирания. И десятикратное увеличение рождаемости по всей территории. Скажешь, к нам эти новости никак не относятся?
К чему клонит капитан? И когда перейдет на обсуждение нашего отдела «Пи»? Жаль, Машку с собой не взял.
— А это что такое? — Угробов красным фломастером обводит крошечную заметку на первой полосе. — Вы только посмотрите! Герои-милиционеры нашего отделения намерены спасти Вселенную. Это чьи такие мужественные лица? Не скажите мне, лейтенант?
Перегибаюсь через стол и рассматриваю фотографию. Мы с Машкой в морге. Наклонились над трупом. Конечностей джина, слава богу, не видно. Мы улыбаемся в камеру. В руках скальпели. Скальпели в крови. Кровь повсюду. Море крови. Текст под фотографией гласит: — «Сотрудниками нашего отделения милиции задержан и обезврежен инопланетный пришелец, планировавший взорвать с помощью дистанционного взрывателя нашу планету. При задержании мирное население не пострадало. Герои представлены к правительственным наградам».
— Ерунда какая-то, — фыркаю от всего сердца. — Это грубый фотомонтаж. Мы с прапорщиком Баобабовой никогда бы не стали спасать планету без вашего личного участия. Вранье газетчиков, ничего более.
— Вранье? — капитан сует руку под мышку, где у него хранится пистолет. Я холодею при мысли о том, что сейчас в кабинете начнется стрельба по засохшим кактусам. Но все обходится. Капитан вынимает несколько свернутых в трубочку листов. — А приказы о вашем награждении не вранье? Сегодня в главке порадовали. Даже позавидовали, что у меня в отделении такие сотрудники трудятся. А еще вот это: — «… не привлекать к второстепенным расследованиям и оказать всяческую помощь оперативным работникам …». Объясняй, лейтенант, если сможешь? А потом расскажешь, где вы с Баобабовой месяц пропадали? Каких таких инопланетян ловили? А потом письменно объяснишь, почему у тебя на квартире организован склад бритвенных принадлежностей неизвестного производства? Бизнесом решили с прапорщиком на пару заняться? Знаешь, чем все это пахнет?
Мозг пыхтит на износ. Прорабатывает все возможные варианты. Из сотен и сотен предположений прорисовывается одно очевидное объяснение непонятным явлениям. Садовник решил перестраховаться и для поднятия нашего духа пробил где надо награды? Он же подкинул газетчикам тайно сделанную фотографию. И хоть убей меня, но не помню, чтобы я щерился в объектив. А заявление капитана о нашем месячном отсутствии объясняется легко. Мы же с Машкой были в другом измерении. А что там, у джинов, со временем происходит, одному богу известно.
— Товарищ капитан, вы мне верите?
— Хочу верить, сынок, но без веских доказательств не могу.
Надо решаться. Садовник, конечно, хорошее прикрытие, с наградами вот помог. Но нам необходимо иметь союзников, или хотя бы сочувствующих рядом. Под боком. И лучше капитана не найти.
— Значит, дело было так….
Рассказываю все. Начинаю от красочного описания серых ступеней морга и завершаю рассказ мокрым ночным фонтаном. Не пропускаю не единой мелочи. От количества подробностей зависит, поверит в мой рассказ капитан, либо откроет беспорядочную стрельбу.
На протяжении всего повествования лицо капитана Угробова меняется от удивленного, до ошарашенного. От издевательски неверующего, до сомнительно осуждающего. Угробов то ходит вокруг меня, то ложится грудью на стол, то судорожно тянет сигарету за сигаретой, то делает пометки на приказах о награждении.
— Вот и вся история, товарищ капитан. Теперь вы знаете, чем занимается наш отдел.
Угробов, зажав рот ладонью, задумчиво постукивает пальцами по столу. В стуке отчетливо слышится мелодия песни о трудной и опасной милицейской службе. Я тактично выдерживаю тишину. Капитан думает.
— Ты должен знать, сынок, я многое видел на оперативной работе. И слышал много оправданий. Пустых и лживых. Но ты, лейтенант, переплюнул всех. Калеки-джины, туннели без уборщиц, вселенная под прицелом. А ведь, знаешь, Пономарев, я тебе поверю. Другому бы не поверил, выгнал бы взашей. Но тебе поверю. После того, как ты вернул мое имущество, иначе не могу. Черт с тобой, рискну погонами. Возьму на чистую совесть грех.
— Спасибо, товарищ капитан, — дрожит голос, хрипит от волнения.
— Не за что, сынок. Сомневаться и обвинять мы все горазды. А поверить в удивительное, вот здесь и нужна гражданская смелость. Чтобы потом перед внуками стыдно не было. А то, понимаешь, подойдут и спросят, а что это ты дед не помогал молодому лейтенанту Пономареву вселенную спасать? Почему из-за твоего неверия в молодые кадры мы вынуждены жить в таком дерьме? Вот это страшно, лейтенант.
Жму крепкую капитанскую руку. На глазах у Угробова предательски блестит слеза сопричастности к великому делу.
