3
Решающее значение имело как действие, так и бездействие двух правителей в Европе: королей Франции и Испании. Вмешательство Филиппа III на стороне Фердинанда Ангальт считал неминуемым. В этом он не ошибался. Однако Ангальт полагал, что и Людовик XIII поддержит Фридриха, и в данном случае он снова принял желаемое за действительное.
Фридрих рассчитывал на помощь дяди, герцога Буйонского. Но герцог, давний противник королевской власти, заядлый и бесцеремонный интриган, не пользовался доверием молодого короля
[220], правоверного католика, дорожащего престижем монархии и воспитанного в атмосфере подозрительности. Его фаворит, благолепный и пустой герцог Люинь, поднялся наверх только благодаря неприкрытой лести.
Герцог Буйонский слишком много болтал. Ранней весной 1619 года, еще до того, как в Богемии свергли Фердинанда, король Франции учредил новый рыцарский орден, и герцог ляпнул, что, пока Людовик XIII создает рыцарей во Франции, он, Буйонский, делает королей в Германии
[221]. Его несдержанная похвальба подразумевала, что он причастен к событиям в Богемии. Это, конечно, было не так, но поскольку герцог развязал язык, то вряд ли он смог бы уговорить Людовика XIII поддержать Фридриха. Молодого монарха возмутило бы одно лишь предположение о том, что французский аристократ манипулирует иноземным королем.
В атмосфере дворцовых интриг и народного недовольства безопасность королевского двора обеспечивалась гонениями на протестантов. Сам Людовик XIII был истым католиком, и, узнав о выборах в Богемии, он сразу же заявил, что в интересах церкви не потерпит нового короля. Когда Фридрих направлял в Париж своих послов, Людовик XIII принимал их как посланников курфюрста.
Нельзя забывать и о том, что жена Фридриха была прямой наследницей английского трона. В случае смерти неженатого и слабого здоровьем принца Уэльского новый король Богемии мог стать и королем Англии. Такая перспектива устраивала Людовика XIII еще меньше
[222].
С другой стороны, если император или король Испании используют бунт Фридриха в качестве предлога для захвата Рейнского Пфальца, то последствия для Франции будут такими же неприятными, как и для Соединенных провинций. Надо было найти золотую середину, и с этой целью в начале лета 1620 года из Парижа в Германию отправилась посольская миссия.
В Ульме французские посланники встретили угрюмых князей Протестантской унии, стоявших с небольшой армией в полной нерешительности относительно дальнейших действий. На другом берегу реки разместились более многочисленные и лучше подготовленные силы Католической лиги Максимилиана Баварского, готовые идти на Богемию в соответствии с обещанием, данным Фердинанду. Ситуация сложилась напряженная. Никто из князей не желал вовлекаться в войну Фридриха, но все они опасались, что Максимилиан либо нападет, либо попытается пройти по их землям. И французы выступили с предложением: если уния даст гарантии того, что все земли католических князей не подвергнутся нападениям, не сможет ли и лига дать аналогичные гарантии в отношении нейтралитета протестантских государств? Максимилиан Баварский согласился с инициативой французов, приняли эти условия и князья унии, думавшие прежде всего о собственной безопасности и стремившиеся уйти от какой-либо ответственности. Таким образом,
[223]июля был подписан Ульмский договор
[224].
Французская дипломатия исходила из двух предпосылок. Первый и совершенно правильный расчет заключался втом, что Фридрих не удержит Богемию. Второе предположение состояло в том, что уния, избавившаяся от угрозы со стороны лиги, защитит Рейн от нападения Испании. Ульмский договор должен был нейтрализовать негативные последствия поспешного решения Фридриха для германских свобод. Пусть он один страдает из-за своей глупости, и победа Габсбургов ограничится пределами Богемии. Такой подход мог казаться вполне здравым, если бы князья унии повели себя так, как планировали французы. Однако они воспользовались договором для оправдания своего полного бездействия. Французские посланники слишком поздно поняли, что их дипломатия лишь развязала руки врагам Фридриха, но не обеспечила безопасность Рейна
[225].
Почти в то же время, когда подписывался договор в Ульме, правители Испанских Нидерландов сообщили королю Франции о том, что Спинола готовится идти в Пфальц. В Мадриде и Брюсселе не знали, как Людовик XIII отреагирует на эти вести, а добропорядочный католик не проявил никакого неудовольствия
[226]. Его советники полагали, что уния отвратит опасность. Только потом они выяснили через своих эмиссаров, приехавших из Ульма в Вену, что весь императорский двор куплен испанскими взятками, самим императором завладел испанский посол, а их проект достижения в Богемии некоего компромисса лишь вежливо принят к сведению'. Уже поздно было выдвигать новые инициативы. Париж был занят интригами королевы-матери и восстанием гугенотов, и французское правительство, нечаянно разрушив последний барьер перед рвущимися в бой Габсбургами, отошло от европейских дел на следующие три года.
А Габсбурги постепенно наращивали поддержку низложенному Фердинанду. Подозрительный, осторожный и озабоченный бедностью и волнениями в собственной стране, испанский король Филипп III вначале проявлял колебания, сомневаясь в способности Фердинанда удержать Богемию, даже если ее и вернут ему. Он хотел приберечь силы для новой войны в Голландии
[227]. В Нидерландах, которые были ближе к региону конфликта, эрцгерцог Альбрехт
[228] и его советники понимали все гораздо яснее. После того как Фридрих захватил чешскую корону, они совершенно иначе стали относиться к проблеме Фердинанда: другого предлога для вторжения в Пфальц, этот опасный протестантский аванпост на Рейне, может и не появиться. Летаргия Филиппа III не должна помешать осуществлению стратегии Спинолы
[229].
