Как и Елизавета Английская, он родился при звездном рандеву, при соединении Сатурна и Юпитера, и звезды наделили его противоречивыми качествами: слабостью и силой, порочностью и добродетельностью. По гороскопу он должен был стать мятущимся, требовательным, нетерпимым к старому и жаждущим новизны, неизведанности, скрытным, меланхоличным, подозрительным и презрительным к соотечественникам и их убеждениям. Ему должны были быть присущи такие качества, как алчность, лживость, властолюбие, переменчивость настроения, драчливость, нелюдимость, жестокость. Его никто не будет любить, и он тоже никого не полюбит. Такой вывод сделал Иоганн Кеплер, основываясь на положении звезд, которое они занимали над Германице в четыре часа пополудни 14 сентября 1583 года, когда родился Валленштейн
[417]. Расчет оказался в целом верным.
Когда в 1618 году началось восстание, Валленштейн командовал местными рекрутами в Моравии. Увидев, что его войска дезертируют к повстанцам, он, сохраняя присутствие духа, бежал, прихватив с собой военную казну провинции для Фердинанда и лишив мятежную моравскую армию жалованья
[418]. На следующий год он ссудил императору сорок тысяч гульденов, предложив набрать тысячу человек во Фландрии. В 1620 году граф одолжил императору в четыре раза больше гульденов, в 1621 году выделил еще почти двести тысяч, а в 1623 году Валленштейн, скупив множество поместий, ссудил ему полмиллиона гульденов. И это были настоящие гульдены, а не обесцененная валюта Праги. Валленштейн не любил сорить деньгами. С каждым новым займом император превращался в его закоренелого должника. Придет время, и граф каждый фартинг
[419] конвертирует если не в реальные доходы, то в какую-нибудь другую выгоду. Обязательства Фердинанда перед Максимилианом Баварским основывались на дипломатическом договоре. Финансовые отношения Валленштейна с императором носили коммерческий характер, а деловая хватка графа была пожестче, чем у Максимилиана.
Безмерная наглость и претенциозность Валленштейна уже были хорошо известны. Чех по рождению, свободно говоривший на чешском языке и имевший связи со многими выдающимися семьями, опальными и не опальными, Валленштейн пользовался если не популярностью, то влиянием в обществе. В его распоряжении находилась четверть земель в Богемии, он был сюзереном более трехсот вассалов и обладал властью, какой не имел никто из мятежных князей, свергнувших Фердинанда. Его жесткий, но эффективный стиль управления и ревностная приверженность католической вере становились главными рычагами консолидации страны
[420]. Фердинанд должен был умиротворять его, чтобы не получить в Богемии новую головную боль.
К концу 1623 года Валленштейн вступил во второй брак, женившись на Изабелле фон Гаррах, относившейся к нему с чувством, похожим на любовь, которую, как мы понимаем, ему все-таки было предначертано в ком-то пробудить
[421]. И он относился к ней, как и к прежней жене, со вниманием и уважением. Однако особая значимость этого брака заключалась не столько в удовлетворении, которое они приносили друг другу, а в том обстоятельстве, что Изабелла фон Гаррах была дочерью одного из ближайших советников Фердинанда. В том же году Валленштейн стал графом Фридландским
[422].
Раздача титулов была одним из методов усиления императорской власти. Стремясь прижать многочисленное мелкое дворянство, Фердинанд использовал любую возможность для того, чтобы заменить его узким сообществом аристократов, попавших к нему в зависимость. Его назначенцы могли быть могущественнее, чем огромная армия мелкопоместного дворянства, которую они подменили, но их влияние определялось степенью приверженности короне. Немало лет пройдет, прежде чем им удастся добиться понимания и поддержки местного крестьянства. Их владения рассеяны, и им надо слишком часто бывать либо в Праге, либо в Вене. Правящая аристократия была привязана лишь к короне, и аристократы не были лидерами в феодальной иерархии. Фердинанд отделял аристократию от народа еще и тем, что завозил на завоеванные земли иностранцев, австрийцев, итальянцев, немцев. Так много дворян было вовлечено в восстание, что гонения лишили страну ее естественных лидеров и открыли дорогу для чужаков. На улицах Праги зазвучала итальянская и французская речь, официальным стал не чешский, а немецкий язык. На руинах порушенного славянского города выросли величественные дворцы с просторными внутренними дворами и прохладными лоджиями, богатые барочные церкви со всеми атрибутами итальянской архитектуры.
Фердинанд почти полностью изменил процесс развития и естество национальной чешской культуры, направив его в иностранное русло. Точно так же он трансформировал и религию. Редко случается, чтобы гонения имели столь глубокие и далеко идущие последствия. Император и его советники обладали не только стойкой безжалостностью убеждений, но и здравым умом для того, чтобы сеять там, где разрушали, и залечивать нанесенные раны живительной водой из тех же источников.
Религия в Богемии, даже католическая вера, глубоко вошла в национальное самосознание. Самые популярные народные герои — утраквистский король Йиржа из Подебрад и утраквистский вождь Жижка, а среди католиков почитался князь Венцеслав (Вацлав), «добрый король Венцеслав», как его величали в гимне, государь, канонизированный не Ватиканом, а всенародной любовью. С незапамятных времен религиозные службы отправлялись на чешском языке даже въедливыми приверженцами старой веры. Включение Богемии в католическую Европу означало искоренение древней традиции и поругание национальных чувств. Если бы Фердинанд был и менее набожным человеком, то все равно стремился бы довести процесс реформы до его логического конца. Проводя реформу, Фердинанд воображал, что делает это не только для укрепления императорской власти, но и для исцеления душ своих подданных.
С упорством человека, убежденного в своей правоте, Фердинанд игнорировал протесты более осторожного Лихтенштейна и всецело поддерживал твердолобого и прямолинейного Карафу. Лихтенштейн оставил бы в покое всех, кроме кальвинистов. Он опасался вмешательства Иоганна Георга Саксонского. Карафа ни за что не позволил бы такие отклонения от нормы, как отправление мессы на чешском языке, если бы даже от этого зависела сохранность короны22
[423]. Фердинанд был готов поддержать экстремистов. Более осмотрительные политики империи предупреждали: курфюрст Саксонский может взяться за оружие
[424]. Фердинанд знал свою Саксонию. Дрезден засыпал его протестами и напоминаниями о данных им обещаниях, но и пальцем не пошевелил, чтобы его остановить
[425].
