Узнав о походе датского короля. Тилли послал гонцов к Валленштейну и, получив от него подкрепление численностью восемь тысяч человек, пошел навстречу Кристиану. Король Дании развернулся и поспешил обратно на свою базу в Брауншвейг. 24, 25 и 26 августа арьергард его армии удерживал дорогу, отбивая атаки наседавших войск Тилли и неся потери, правда, пока незначительные. Однако 27 августа он понял, что ему не удастся без решающего боя преодолеть остававшиеся до Вольфенбюттеля двадцать миль, и решил встретить противника у небольшой деревни Луттер на другой стороне дороги. Некоторое преимущество ему давали леса и неровности местности. Он расставил свои двадцать пушек так, чтобы можно было обстреливать дорогу, и спрятал мушкетеров за деревьями и кустами, откуда они могли видеть наступавших солдат Тилли. У него было больше конницы на несколько сот всадников, но он значительно уступал Тилли в численности пехоты, и она бежала при первом же натиске католиков. Кавалерия действовала смелее, и сам король, проявляя больше безрассудной храбрости, а не благоразумия, трижды пытался повести людей в атаку, пока не лишился артиллерии и не понял, что сражение проиграно. Кавалерия какое-то время держалась у замка, но, когда поле битвы покинула основная часть армии вместе с королем, к ночи сдалась. По некоторым оценкам, Кристиан потерял две тысячи пятьсот человек пленными и шесть тысяч — убитыми. Даже с учетом статистических погрешностей и преувеличений он оставил у деревни Луттер больше половины армии и всю артиллерию, а сам чудом избежал гибели или пленения. Король попал в окружение, лошадь под ним пала, и его спас ценой своей жизни один из офицеров
[521].
Теперь бессмысленно было и удерживать район вокруг Вольфенбюттеля. Местные правители переходили в стан Тилли
[522], все переменчивые друзья покинули Кристиана, с ним остались только сын и два герцога Мекленбурга. Ему пришлось отступить на север, к побережью, и устроиться на зимние квартиры в Штаде, среди равнин к юго-западу от эстуария Эльбы.
Христиан Брауншвейгский мертв. Кристиан Датский разгромлен при Луттере. От армии Мансфельда в Силезии нет никакой пользы, генерал перессорился со своим заместителем, и их совместные действия стали невозможными. Бетлен Габор, внезапно постарев и почувствовав себя уставшим, начал переговоры о мире с императором. Мансфельд, брошенный союзниками и разругавшийся с соратниками, ушел из Силезии с группой ближайших сторонников и всю осень 1626 года пробирался на юго-запад к побережью Далмации. Куда он стремился, что задумал в своем последнем походе? Об этом никто не знал и не знает до сих пор. Некоторые считали, что он шел за помощью к венецианцам, другие — к туркам. Верно, разрозненные турецкие отряды присоединялись к нему, но с одной лишь целью — пограбить. Последние его дни окружены тайнами и легендами. Точно известно одно — где-то на пути к далматскому побережью в горах над Сараево он отдал Богу душу, предоставив своим осиротевшим соратникам самим решать: помирать с голоду или сдаваться в плен
[523]. По одним слухам, скорее всего неверным, его отравили турки. По другим — в своей последней борьбе за жизнь он подозвал двух товарищей и, положив тяжелые руки на их плечи, поднялся на ноги, чтобы, как подобает воину и дворянину
[524], умереть стоя. Финальный, отважный, но зряшный поступок в отважной, но зряшной жизни.
3
В 1625—1626 годах Европа видела и взлет и падение протестантского движения против династии Габсбургов. В это же время на их наследственных землях происходили и другие, не менее значительные и трагические события. Крестьяне Верхней Австрии, задавленные поборами в уплату императорских долгов, уже пять лет терпели правление Максимилиана Баварского, самого беспощадного из всех сюзеренов. Он лично осуществлял надзор за исполнением религиозных эдиктов императора. Под угрозой расправы вплоть до смертной казни из провинции были изгнаны все протестантские священники и школьные учителя, запрещалось обучать детей и посещать протестантские церкви по ту сторону границы. Государственными чиновниками могли стать только католики, всем вменялось в обязанность посещать католические церкви и поститься. На время службы закрывались магазины и рынки. Все, что принадлежало католической церкви, требовалось вернуть. Воспрещалось пользоваться протестантскими книгами. Даже старшему поколению дворян, претендовавшему на особое к себе отношение, разрешалось лишь называть себя протестантами, но не позволялось ни исповедовать свою веру, ни воспитывать в ней детей
[525].
Экономическая и моральная угнетенность крестьянства, вызванная войной, усугублялась сломом прежней системы управления и исчезновением того повседневного доброго влияния, которое оказывали пасторы и учителя на тяжелую и унылую жизнь людей. Католическая церковь не могла достаточно быстро заменить пасторов, а если это и происходило, то новый человек не сразу входил в дело или вообще отказывался от места из-за подозрительного и предубежденного отношения прихожан к вере, ассоциировавшейся с политическим подавлением. В результате систематического притеснения протестантского дворянства исчез класс, служивший буфером между правительством и народом, и крестьянство лишилось своего естественного заступника
[526].
Герберсдорф, наместник Максимилиана в Верхней Австрии, не был ни в достаточной мере жесток, чтобы растоптать оппозицию, ни в достаточной мере либерален, чтобы ее умиротворить. В глазах австрийского крестьянства он был чужеземцем, орудием антинародного режима и вызывал к себе лютую ненависть
[527]. Весной 1625 года наместник все-таки подавил неудачный бунт, а в октябре издал чрезвычайно жесткий эдикт против протестантов. Всю зиму крестьяне терпели, но весной 1626 года их терпение кончилось. 17 мая в Хайбахе произошло столкновение между императорскими солдатами, присланными для принуждения к исполнению эдикта, и местными жителями
[528]. Для наместника стало полной неожиданностью, когда крестьянская армия, шестнадцать тысяч человек, устремилась к Линцу, столице провинции и месту пребывания властей. Они несли черные знамена, на которых были изображены черепа и начертаны слова «Так тому и быть». Крестьяне знали, что их вождям скорее всего грозит смерть, и мрачно распевали
[529]:
