Тайное соглашение создавало весьма странную военно-политическую ситуацию. Ришелье признавал за Максимилианом титул, который союзник французов Густав Адольф собирался вернуть его законному обладателю. Более того, кардинал обязывал французское правительство защищать Максимилиана, если вдруг на него нападут. Разве Ришелье не понимал то, что Густав Адольф воевал против императора, чья армия содержалась в основном на средства Максимилиана и командовал ею его генерал? Не мог кардинал быть настолько наивен, чтобы рассчитывать на то, что Густав Адольф будет уважать чисто формальный нейтралитет Баварии. Дипломатия Максимилиана и Ришелье все еще основывалась на таком допущении, будто шведский король может быть их послушным орудием в запугивании императора, будто его можно удержать в пределах Германии, хорошо ему заплатить и отослать обратно в Швецию.
Больше всех страдал от маловразумительной дипломатии верный генерал Тилли. Как главнокомандующий имперских сил он был просто обязан дать отпор королю Швеции, но как генерал Максимилиана Баварского не мог этого сделать. Сразу же после подписания договора его предупредили: ему следует избегать открытых столкновений с Густавом Адольфом, другом друга его хозяина
[790]. Тилли не мог пойти и в Саксонию, чтобы устрашить Иоганна Георга, пользуясь репутацией «мясника» Магдебурга. Максимилиан решительно настроился на то, чтобы ни при каких обстоятельствах не раздражать Иоганна Георга. Для него было ясно: своим нападением Тилли вынудит саксонского курфюрста занять сторону шведского короля и разрушит надежды Максимилиана на создание новой княжеской партии.
И снова возможность объединения двух конституционалистов, едва появившись, тут же исчезла. Конечно, совместные действия армий Тилли и Арнима могли спасти Германию, но обмен письмами между Иоганном Георгом и католическими курфюрстами не дал никакого результата
[791]. Война не терпит промедления в принятии решений, а летом 1631 года Тилли надо было срочно что-то делать со своей армией, которая элементарно голодала.
Четыре дня подряд после падения Магдебурга Тилли тщетно упрашивал Валленштейна обеспечить его войска едой
[792]. Летом он вообще оказался в безвыходном положении. Шведы побили его на севере, 22 июля захватили Хавельберг, а затем овладели и Мекленбургом. Тилли надеялся, что в этой чрезвычайной ситуации Валленштейн предоставит ему свои земли и ресурсы, чтобы не отдавать герцогство врагу. Но Валленштейн предпочел потерять герцогство: он знал, что делал
[793].
Испытывая нужду в продовольствии, не зная, где и как содержать войска, но не желая нарушать указания Максимилиана, Тилли отошел от границ Саксонии и двинулся на юго-запад, к Гессену. Ландграф, вступивший в альянс с королем Швеции, попросил Густава Адольфа незамедлительно прийти на помощь
[794]. Тилли снова изменил свой маршрут, и теперь ему, отрезанному со всех сторон на уже опустошенной равнине Магдебурга, ничего не оставалось, кроме как направиться в Саксонию.
Наступил черед Иоганна Георга оказаться между двух огней: с одной стороны его домогался король Швеции, которому он стал особенно нужен после потери Магдебурга, где Густав хотел иметь главную базу на Эльбе, с другой — на него надвигался Тилли с войсками, изголодавшимися не только по хорошим застольям, но и по борделям Саксонии. В любом случае миролюбивая политика Иоганна Георга была обречена. Однако в отличие от своего бранденбургского коллеги курфюрст Саксонский повел себя осторожнее и благоразумнее. Получив от Тилли послание с требованием расформировать армию и угрозой обвинить его в неподчинении воле императора, Иоганн Георг стал тянуть с ответом
[795], решив подождать, когда противники сцепятся друг с другом. Он не хотел открыто порывать с императором до тех пор, пока не продаст себя подороже шведскому королю. До самой последней минуты курфюрст давал понять Густаву Адольфу, что может занять ту или иную позицию.
31 августа Тилли получил около четырнадцати тысяч новых рекрутов, набранных на юге и западе, и его армия выросла сразу до тридцати шести тысяч человек
[796]. Через четыре дня он перешел границу Саксонии. Войска проявляли такое рвение, какое Тилли не видел уже несколько месяцев; первым пал богатейший город Мерзебург. К 6 сентября они уже были на дороге к Лейпцигу, оставляя за собой разоренные деревни и фермы. Их продвижение сдерживало только награбленное добро.
Ввиду чрезвычайных обстоятельств переговоры вели полководцы — Густав Адольф и Арним, без Иоганна Георга
[797]. Ни один из них не осмеливался идти против Тилли в одиночку, оба не знали его реальной силы. Условия альянса были в спешном порядке согласованы, и договор был подписан 11 сентября 1631 года. Курфюрст обещал присоединиться к Густаву Адольфу со своими войсками, как только тот перейдет Эльбу, предоставить ему и провиант и постой, обеспечить оборону ключевых позиций на реке во взаимодействии со шведами. Он согласился не заключать сепаратный мир и уступить командование обеими армиями, хотя и не без контроля со своей стороны, шведскому королю на все время, пока сохраняется чрезвычайная ситуация. Иоганн Георг оставил себе лазейку: поскольку характер критичности положения союзников не оговаривался, он мог в любой момент выйти из альянса по своему желанию. Король же обещал поддерживать жесткую дисциплину в армии, по возможности ограничить военные действия в самой Саксонии и очистить курфюршество от вражеских войск, прежде чем приступить к проведению дальнейших операций
[798].
Договор, заключенный Иоганном Георгом со шведами, кардинально отличался от соглашения, подписанного Бранденбургом. Георг Вильгельм полностью отдавал себя в руки интервентов, Иоганн Георг обеспечил себе определенную независимость. На первый взгляд казалось, что король Швеции получил все, что хотел, но, нуждаясь в экстренной помощи, поторопился и не установил для союзника четкие временные рамки, в результате чего Иоганн Георг мог сам определять, когда считать себя свободным от обязательств. С момента подписания договора и до самой гибели Густав Адольф не был уверен в своем союзнике, ему приходилось полагаться лишь на его добрую волю. Иоганн Георг не создал конституционную партию, не отстоял единство империи, но по крайней мере сохранил самого себя и право суверенного голоса в решениях интервента.
