Книга "Москва, спаленная пожаром". Первопрестольная в 1812 году, страница 13. Автор книги Александр Васькин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «"Москва, спаленная пожаром". Первопрестольная в 1812 году»

Cтраница 13

Пообещав государю держать в секрете свое будущее назначение в Москву, Ростопчин покинул столицу и в конце марта уже был в городе, которым вскоре ему надлежало управлять. Федор Васильевич собирался в Москву, как на фронт, настроен был воинственно и отважно.

В эти дни Александр Булгаков пишет своему брату Константину: «Слышал я о Ростопчине как о человеке весьма любезном; береги его дружбу, она может тебе быть полезна, ибо люди его достоинства недолго остаются без места». [20]

Булгаков как в воду глядел – вскоре ему суждено будет стать одним из ближайших сотрудников Ростопчина в московской администрации. Переписка братьев Булгаковых – ценнейших источник знаний о почти сорока годах жизни Москвы и Санкт-Петербурга начиная с 1802 года.

Москва в ожидании перемен

Какова была Москва перед Отечественной войной 1812 года?

Витало ли в воздухе предчувствие скорого и неизбежного столкновения с Наполеоном? Москвич А.Д. Бестужев-Рюмин так описывает обстановку: «С половины еще 1811 года стали поговаривать в Москве о разрыве мира, который заключен был в 1807 году с Французами в Тильзите; однако ж ничего не было приметно, и все оставалось спокойно; напротив, еще в С.-Петербургских и Московских ведомостях величали Наполеона великим. Я часто ходил в Греческие гостиницы читать иностранные газеты, и хотя из многих листов видел, что что-то неладно между нами и Французами, но все это большого вероятия не заслуживало; потому что газеты иностранные часто наполняются всякими неосновательными слухами единственно для того, чтобы что-нибудь печатать. Но когда многие листы иностранных ведомостей были задерживаемы, то стали догадываться, что что-нибудь да есть, а движение войск наших, которые отовсюду стремились к западным границам, делали догадки вероятными. В конце же 1811 года явно уже говорили, что с Французами будет война, и война жестокая. Однако ж 1812 год начался весьма спокойно и, благодаря Богу, Москва ничем возмущена не была: масленицу провели очень весело, не подозревая никаких опасностей, и не думали даже о них». [21]

"Москва, спаленная пожаром". Первопрестольная в 1812 году

Вид на Воскресенские ворота и Негли


Как не вспомнить здесь сцену с кометой из второго тома романа «Война и мир»: «При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812-го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив, Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место на черном небе и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе».

Итак, настроение в начавшемся 1812 году у москвичей было совсем не воинственное. Несмотря на бродившие по Первопрестольной слухи, не взирая на комету, жизнь текла своим чередом.

13 мая 1812 года император наконец-то отправил Гудовича в отставку, вскоре заменив его Ростопчиным. Но в Москве об этом узнали не сразу. В своем дневнике от 26 мая по старому стилю князь Д.М. Волконский сделал примечательную запись: «Фельдмаршал Гудович получил портрет и уволен от командования Москвою, сохраняя заседания в Совете, на его же место неизвестно кто». Упомянутый портрет – это украшенное бриллиантами изображение государя, наградившего Гудовича за службу. [22]

Любопытно, что уже тогда поговаривали в Первопрестольной о назначении Кутузова, но не главнокомандующим русской армией, а пока что лишь одной Москвой: «Слух есть, что Кутузов отзывается от командования Турецкою армиею и будет командовать Москвою, а о мире ничего неизвестно». [23] Как показало время, слух оказался небеспочвенным – именно Кутузову и суждено было решать судьбу Москвы, но не в должности московского главнокомандующего, а на посту главнокомандующего всей русской армией.

Поскольку к должности генерал-губернатора прибавлялось прилагательное военный, а Ростопчин с 1810 года был обер-камергером, то еще через пять дней последовал указ о переводе графа на военную службу с чином генерала от инфантерии и назначении его главнокомандующим в Москве. Многие офицеры и генералы – доблестные участники Бородинского сражения – так и не стали полными генералами, хотя крови пролили немало. А гражданский чиновник Ростопчин превратился в генерала от инфантерии в один день.

В мае 1812 года Первопрестольная обрела нового хозяина. Уже первая фраза, которой Ростопчин начинает рассказ о своей службе московским градоначальником, поражает самонадеянностью: «Город, по-видимому, был доволен моим назначением». Еще бы не радоваться, ведь три недели в Москве стояла несусветная жара, грозившая очередной засухой, и надо же случиться такому совпадению, что именно в день приезда Ростопчина полил дождь. А тут еще пришло известие о перемирии с турками. Что и говорить, тут любой бы мог поверить в Промысел Божий. Похоже, что первым поверил сам Ростопчин.

Тем не менее, о в основном положительной реакции московского населения на назначение Ростопчина писал и Александр Булгаков: «Он (Ростопчин – авт.) уже неделю, как водворился. К великому удовольствию всего города». Со временем еще более укрепилась уверенность Булгакова, что Ростопчин это и есть тот человек, который так нужен сейчас Москве: «В графе вижу благородного человека и ревностнейшего патриота; обстоятельства же теперь такие, что стыдно русскому не служить и не помогать добрым людям, как Ростопчину, в пользе, которую стараются приносить отечеству». [24]

Хотя были и другие мнения: «Я не имел чести знать лично графа Гудовича, не видывав его никогда, но в достоинствах его нисколько не мог сомневаться: ибо он и в царствование Великой Екатерины занимал важные места, а потому заслуги его должны быть известны Отечеству, но графа Растопчина я очень хорошо знал по многим отношениям, а особливо по несправедливому поступку его с приятелем моим, Петром Петровичем Дубровским, который 25 лет находился вне пределов Отечества при разных посольствах и служил всегда с честью и похвалою. Граф Растопчин не знал даже лица его, но при вступлении в звание вице-канцлера, в царствование императора Павла I, исключил его, Дубровского, из службы единственно потому, что он не был никому знаком из приближенных к графу, и такою несправедливостью ввергнул его в самое затруднительное положение возвратиться в отечество; и потом, когда он, Дубровский, кое-как возвратился и явился к нему, Растопчину, он оболгал его пред Государем, и Дубровский выслан был из С.-Петербурга. Признаюсь откровенно: лишь только я узнал о сей перемене начальства, сердце облилось у меня кровью, как будто я ожидал чего-то очень неприятного». [25]

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация