Ключарев стал масоном в 1780 году (за шесть лет до самого Ростопчина), близко сошедшись с Николаем Новиковым, сохранив с ним дружбу до конца дней опального издателя. Именно к Ключареву приехал Новиков после отсидки в Шлиссельбургской крепости (освободил его Павел I). Оно и понятно – еще в 1782 году в масонской иерархии Новиков являлся председателем директории восьмой провинции (то есть России), а Ключарев – одним из пяти членов этой директории.
Это о них писал Ростопчин в своей «Записке о мартинистах»: «По восшествии на престол императора Александра, Мартинисты, не подвергаясь ни стеснениям, ни преследованию, не были однако же в сборе. Прежний гроссмейстер их Новиков, с двумя или тремя близкими друзьями, вел скромную жизнь в деревне под Москвою; они не писали ничего, в поступках своих соблюдая крайнюю осторожность. Он редко бывал в Москве, где останавливался у Ключарева; кажется даже, что разгром, постигший их при Екатерине, внушал им робость и недоверчивость. Не ранее как в 1806 году, во время созвания милиции, секта подняла голову, опять выступила наружу и приобрела важное значение на выборах. Князья Трубецкие, Лопухин, Ключарев, князь Гагарин, Кутузов и сотни других собирались на сходках, для предварительного обсуждения важнейших дел.
Они постановили выбрать бывшего товарища их, адмирала Мордвинова, в начальники Московского ополчения, что и состоялось к общему соблазну и крайнему удивлению всех: ибо, не отнимая у г-на Мордвинова никаких достоинств, следует признать, что он, не служивши никогда в армии, не был способен обучить хотя бы одного солдата; поэтому всякое другое лицо из военных (а их было так много) можно было предпочесть ему в столь трудных обстоятельствах, когда надлежало в одно и то же время собирать, обучать и отправлять в армию толпы мужиков, для защиты Отечества. Не довольствуясь этим, Мартинисты стали распространять дурные вести, рассылать по почте мистическую книгу под заглавием «Тоска об отчизне» и забылись до того, что возбудили мысль о необходимости изменить образ правления и о праве нации избрать себе нового государя. Полиция, слишком занятая другими предметами, слабо наблюдала за этими происками и дала подозрениям рассеяться, не посмев разыскать виновников преступной молвы. Мартинисты, видя, что не желают или опасаются тревожить их, не замедлили вновь сомкнуть свои ряды. Тутолмин, хотя человек умный, по своей слабости и бесчестности, не мог ничего предпринять; он боялся за себя, а его никто не боялся. Фельдмаршал Гудович слишком стар, тупоумен и слишком поддается влиянию дурных советов, чтоб сознавать настоятельную необходимость строгих мер против общества, которое одною таинственностью своею должно привлечь внимание правительства и побудить к новому его распущению.
Императорский почтамт на Мясницкой улице.
Литография Т. Мюллера по рис. С. Дитца. Конец 1840-х гг.
Действуя постоянно одним и тем же путем, Мартинисты возвысили и умножили свою секту присоединением значительных лиц, которым доставили важные должности; к числу их принадлежат в Петербурге: гр. Разумовский, Мордвинов, Карнеев, Алексеев, Донауров; в Москве: Лопухин, Ключарев, Кутузов, Рунич, князь Козловский и Поздеев. Они все более или менее преданы Сперанскому, который, не придерживаясь в душе никакой секты, а может быть, и никакой религии, пользуется их услугами для направления дел и держит их в зависимости от себя. Они собираются в Москве у Ключарева, но главный всему руководитель есть некто Поздеев, бывший начальник канцелярии фельдмаршала Чернышева, человек умный, даровитый, носящий личину нелюбостяжания и христи-анскаго смирения. Он часто имеет совещания с Ключаревым, одним из важнейших членов секты, самым отъявленным и презренным негодяем, который когда-либо существовал. Этот последний был прежде слугою у графа Шереметева; потом, поступив в канцелярию фельдмаршала Чернышева, дослужился до офицерского чина, назначен в Москве губернским стряпчим, отставлен по суду за утайку девяти дел и, признанный на будущее время недостойным занимать какое-либо место, предан был заслуженному презрению и забвению. Впоследствии он вновь принят на службу почтмейстером в Астрахани, по ходатайству г-на Пестеля, в царствование Павла. Там он был замешан в гнусном деле о противозаконном заключении в тюрьму советника казенной палаты. Г-н Трощинский перевел его в Тамбов, а потом в Москву, где он состоит почт-директором, занимаясь контрабандой, обкрадывая императора, открывая письма, притесняя служащих и пользуясь покровительством Фельдмаршала, которого обманывает, и Сперанского, которому льстит. Между остальными главными членами секты отличаются: Лопухин, человек самый безнравственный, пьяница, преданный разврату и противоестественным порокам, имеющий 60 000 р. дохода и разоряющий целые семейства, которым не платит, занимая у них деньги; кропатель мистических книг, подающий одною рукою милостыню бедняку и отгоняющий другою своих злосчастных заимодавцев; Кутузов, бывший полицейским шпионом в царствование Павла, человек глупый, низкий, обладающий всеми дурными свойствами грубого простонародья, великий Мартинист, поучающий юношество, к несчастью, попечитель Московского университета. Кроме вышепоименованных, секта имела еще, и доселе имеет, в среде своей множество людей хитрого ума, о которых публика не знает, которые встречаются во всех сословиях и заняты единственно распространением своих начал. Они скрывают свои замыслы под покровом религии, любви к ближнему и смирения. Они отлично пьют и едят, преданы роскоши и сладострастию, а между тем постоянно разглагольствуют о целомудрии, воздержании и молитвах. Через это приобретают они легковерных последователей и деньги…»
[43]
Итак, Москва – просто скопище масонов, главный из которых – Ключарев. И ведь на какое место пролез, на почту! Недаром почта была одной из главных целей революционеров во все времена. Ростопчин до такой степени не доверял Ключареву, что даже предупреждал Александра I об опасности пересылать секретные бумаги через московский почтамт, куда в том числе могли приходить и те самые вражеские газеты, цензурирование которых было обязательно. Интересно, а сам Александр, определяя Ростопчина в Москву, догадывался, чем в первую очередь займется новоиспеченный градоначальник в Первопрестольной?
Следствие упорно раскручивало версию причастности к распространению списков сына и отца Ключаревых. А Верещагин, со своей стороны, путался в показаниях, вызывая еще большие подозрения у следствия и московского генерал-губернатора Ростопчина, лично контролировавшего это дело. В частности, Верещагин изменил показания, заявив, что вражескую газету он не подбирал на улице, а получил от некоего чиновника газетной комнаты почтамта. Таким образом, расследование вновь вело к Ключареву. Состоялось даже некое подобие очной ставки, произошедшей между Ключаревым-старшим и Верещагиным 28 июня на московском почтамте. Только вот понятых при этом, как положено, не было; весьма своеобразное получилось «общение».
