Еще раз надо обратить внимание на вилообразный крест, который являет собой «древо жизни», которое было трансформировано в образ распятия. Одновременно с этим вилообразный крест по свой форме весьма напоминает руну жизни. Отрадно, что подобное признание было сделано именно католической стороной, а именно в статье священника Г.М. Роди «Знак», которая была опубликована 6 августа 1937 года в «Кельнской народной газете». Автор статьи указывает, что во время водоосвящения этот знак использовался как полная противоположность традиционного креста. Роди приводит ряд старых документов, в которых подчеркивается, что в древних предписаниях знак упоминался как символ, обладающий особой энергий. В статье есть несколько показательных предложений: «В 1920 году Ватикан провозгласил типовой фигуру этого креста: deinde sufflans ter в aquam secundam hanc figuram — проводящий освящение воды священник три раза опускает в воду следующий символ. Дважды в году — на страстную субботу и в субботу перед праздником Троицы священник проводит освящение крестильной воды в католической церкви. Символ пробуждает тысячелетнюю память о предках. Этим символом священник освящает источник в священной роще, который должен стать крестильной купелью. Вероятно, этот рунический символ связан с сохранением древнейших обычаев».
Свастика, которая во времена раннего христианства была преобразована и во вращающийся крест-колесо, и в равнобедренный крест, и в греческий крест, неоднократно использовалась в церковном обиходе периода раннего Средневековья. Свастику наряду с крестом-колесом и двумя другими крестообразными символами можно встретить в древнейшем из христианских мест Нижней Германии, в крипте Вигиберта, расположенной в Кведлинбурге. Эти символы были изображены на алтарной плите, датируемой IX веком. Также свастику можно обнаружить в орнаменте, который относился к ранненемецкому (романскому) архитектурному стилю. На ключевом камне арки в Оберреблингене мы можем увидеть не только свастику, но и другие «языческие» символы. Мы может встретить свастику даже в ажурном орнаменте и на архитектурных формах, относящихся к периоду готики. Вместе с другими смысловыми и символьными знаками она была распространена на церковном облачении самого различного вида. Преимущественно эти облачения были работами монахинь или благочестивых основательниц духовных учебных заведений, то есть все эти предметы могли рассматриваться как произведения домашней ручной работы. Йозеф Стшиговский справедливо указывает на то, что именно к этим предметам наиболее часто применялось понятие «языческие вещицы», так как при их оформлении могли использоваться народные мотивы и орнаменты, связанные с древними преданиями. При этом не играет никакой роли, что большая часть этих знаков со временем стала выполнять сугубо декоративную функцию. Прекрасное алтарное облачение XIV века сохранилось, например, в «Приходском музее» Мюнстера. Удивительно большое количество изученных образцов бытовавшей одежды могут выступать в качестве носителя древних символов. Тот факт, что только одеяния, связанные с Марией и Иисусом, были украшены свастикой, в некоторой мере доказывает, что их создательницы все еще сохраняли знания об особом предназначении древних священных знаков.
Отмечено нордическое происхождение и другого символа, связанного с христианской традицией, — речь идет об агнце Божьем, Agnus Dei. Вне всякого сомнения, у этого символа не было аналогов в раннехристианском времени. Однако предшественников этого знака можно найти на рунных камнях и в символьной резьбе древнескандинавских церквей. На этих изображениях умершего сопровождает мифическое существо — в искусстве древних викингов это был волк, но также аналогичные функции мог выполнять и лев. Символьная сила этих мифов, связанных с образами зверей, подчеркивалась их разделенным на три части хвостом, что мы можем обнаружить у агнца в виде поддерживаемого им креста или знаменем с изображением креста. Мы также должны исследовать ряд раннегерманских изображений агнца. Здесь мы находим очевидное соответствие с северными образами. Наиболее показательной является надгробная плита епископа Бернварда Хильдесхаймского, на которой кроме условного изображения древа жизни нанесен образ агнца. Этот рисунок более напоминает не ягненка, а характерное для Нижней Саксонии изображение коня, солнечного коня малой родины епископа! Уже упоминавшиеся выше ключевые камни в арках Муррхардта и Оберреблингена тоже весьма показательны в этом отношении. Очевидно, что на них изображен вовсе не ягненок с крестообразным посохом, а козленок, то есть «козел отпущения», что фактически равно «обращению» (в иную веру). В качестве примера можно привести храм в Гренбеке (Норвегия). На нем изображены звериные фигуры с хвостами и посохами, которые могут считаться мотивом, предшествующим кресту, который несет агнец.
Относительно него и, естественно, прочих символов с сожалением надо констатировать, что их церковная интерпретация стала общепринятой, так как история искусств принципиально не проявляла интереса к таким важным объектам, которые весьма ценны для гуманитарных наук. Даже в наше время, к сожалению, еще не налажена планомерная обработка объектов, которые можно было бы объединить под общим понятием «символ». А это в итоге могло бы дать бесценный научный материал. При этом мы вынуждены вновь и вновь обращаться к церковному наследию, чтобы добавить недостающие звенья в цепочку, проходящую между народным искусством и новой религиозной трактовкой. В рамках этого доклада невозможно описать все символы и знаки, относящиеся к указанной сфере знаний, но все-таки приведенные выше примеры позволяют продемонстрировать многообразие символов, которые были обращены в христианство. Тем не менее необходимо привести несколько примеров, позволяющих описать процесс христианской унификации древнего духовного наследия.
В борьбе против древних символов нередко «райское дерево» противопоставлялось нордическому «древу жизни». При этом подчеркивалось, что, «само собой разумеется», это древо было порождением ассирийско-вавилонской культуры. Однако в северных областях известны изображения человеческой пары близ символического древа, и эти образы не имеют ничего общего с «райским деревом». Древнейшие из этих образов относятся к эпохе среднего бронзового века (Ферле. «Немецкие свадебные обычаи». 1937). Декан Хольцингер из Ульма рассуждает о внедрении этих образов в сюжет о грехопадении: «В этом месте рассказчику с трудом удается сокрыть факт, что некогда подобные представления имели совершенно иной смысл». И действительно, анализируя различные источники, мы можем придти к выводу, что змей первоначально был символом жизни, а вовсе не «прегрешения». Все древние источники указывают на то, что изгнание людей произошло из Митгарда (типично германское понятие), который позже стал изображаться как райский сад, а затем и был включен в сюжет с «грехопадением». Можно однозначно говорить о том, что в данном сюжете говорилось об изгнании древней веры предков.
Однако под церковные нужды были приспособлены не только эти понятия, но и абсолютно другие знаки, теснейшим образом связанные с древними культами и обычаями. Например, можно говорить о шагах Господа Бога или следах ступни святого, которые нередко становились центром капеллы, к которой совершались паломничества. Тем не менее с доисторических времен нечто подобное известно как на Крайнем Севере, так и в Индии (следы ступней Будды). Индогерманские символьные традиции характеризовались церковью либо как «абсолютно безбожные», либо вовсе как «следы дьявольских ног». Вне всякого сомнения, подобные отметины можно найти во многих древних культовых местах, которые затем унифицировались и обращались в христианство по описанной выше технологии. Вольфганг Менцель в его «Христианской символике» указывает на то, что многие из христианских храмов были возведены в горах, «частично в память о святых горах Ближнего Востока, частично для того, что очистить эти места от языческого наследия». Вероятно, подобная практика была связана с указаниями папы Григория (590–604) умело обращать в христианство языческие святыни и языческие обычаи. В то же самое время он издал очень мудрое предписание, что Бог должен почитаться не только в стенах храма, но служители и верующие должны выдвигаться в поля и рощи, чтобы славить там Всевышнего. Вероятно, подобным образом происходило обращение в христианство многих культовых мест, которые подобно «троянским замкам» и лабиринтам были связаны с весенними обрядами. Едва ли кто-то сможет опровергнуть тот факт, что многие из христианских храмов возводились в подобных местах. Во многих случаях мозаика, выложенные на полу или на своде храма, изображала именно лабиринт, который сопровождался целым рядом символов, однозначно позаимствованных из нордическо-германского духовного наследия: восьмиконечная звезда, крест-колесо и т. д. Вдвойне примечательно, что часть подобных объектов были уничтожены без какой-либо очевидной на первый взгляд причины. Фридрих И.Б. («Символика и мифология природы». 1859) несколько наивно заявляет: «Так называемые лабиринты в храмах (подобные сооружениям в садах), затем трансформированные в процессию крестного хода, создавали с целью, чтобы в тесном помещении надо было проделать как можно длинный путь». Хорошо хотя бы то, что неспешное прохождение по этим спиралям и лабиринтам все еще было связано с бытовавшими обычаями, которые постепенно превращались в условные праздники. Вследствие этого у подобных объектов появились специфические названия: «Чудесная гора», «Гора улиток», «Замок игр», «Вавилония» и т. д. Смысл этих празднеств смог расшифровать Э. Краузе в своей главной научной работе «Троянские замки Северной Европы». Он писал: «Борьба против червя мрака, который держит в заточении тепло и солнце, высвобождение майской королевы является древней мистерией, пришедшей к нам из дохристианского времени». Теперь мы прекрасно понимаем, почему именно в подобных местах строились храмы и часовни во имя змееборца святого Георгия.
