Самое интересное свидетельство о его калькуттских годах
оставил венгерский путешественник – художник Агоштон Шёффт, который нарисовал в
Калькутте единственный достоверный прижизненный портрет Чомы Кёрёши. Шёффт
запечатлел его не только карандашом, но и пером: «Между прочим, должен
признаться, мне не доводилось встречать человека чуднее и необыкновеннее. Он
живет затворником в здании Азиатского общества, откуда редко выходит. Вечером
совершает краткую прогулку по двору, а затем велит запирать себя в комнате, и
когда я во время моих вечерних прогулок верхом желал навестить его, мне всегда
приходилось ждать, покуда слуги принесут ключи, и я всегда находил его среди
книг. Он был весел, смеялся и всегда приходил в отличное расположение духа,
когда мог поговорить о Венгрии».
Чома долго тянул со своей последней экспедицией. Вероятно,
его подтолкнули слова Шёффта, который выразил опасения, что если Чома пробудет
в Индии еще 10 лет, как собирался, то может не вернуться на родину. Кёрёши
вспомнил о своем долге перед родиной, которая ждала от него открытия прародины
венгров. Видимо, в нем совершалась внутренняя борьба: тягостные предчувствия
сменялись новыми надеждами. Ибо, найдя немало совпадений в лексике монгольского
и венгерского языков, он надеялся найти следы возможных общих предков венгров,
тибетцев и монголов, а для этого хотел побывать в Бутане и, перевалив через
Гималаи, в Монголии. История распорядилась иначе. По намеченному Чомой пути
европейцы прошли только спустя 80 лет – это была Трансгималайская экспедиция Н.
К. Рериха.
Современные языковеды выяснили, что родства между венгерским
и тибетским или монгольским языками нет, речь может идти только о
заимствованиях. Да и таинственные югары тоже к венграм не имеют отношения. Эти
проживающие в Китае, точнее во Внутренней Монголии, желтые уйгуры – потомки
выходцев из Средней Азии и соплеменники нынешних узбеков. Но это – прикладное
языкознание, и кто знает, что говорит об этом языкознание эзотерическое. Ведь
верования хантов и манси – ближайших родственников венгров по языку – хранят
загадочные сведения о том, что их предки давным-давно спустились с вершин
далеких южных пиков, где находится благословенная страна счастья.
Собираясь в дорогу, Чома, как когда-то при отъезде в Бухару,
оставил завещание, распорядившись отдать все свои бумаги, рукописи, книги и
прочие вещи Азиатскому обществу. В середине февраля 1842 года он пустился в
путь. Двигался он так же, как во время предыдущего путешествия 6 лет
назад: по реке Хугли, потом по притоку Ганга Махананде на весельных плотах
вверх, в Сикким. Пройдя дикие заросли джунглей, кишевшие москитами и
малярийными комарами, экспедиция двигалась дальше в горы по обрывистым склонам,
пока не достигла Дарджилинга – южной точки британских колоний в Сиккиме. Для
посещения Сиккима требовалось разрешение сиккимского раджи, и благоприятный
ответ был более чем вероятен, ибо советника раджи поразили познания Чомы, и он
обещал выхлопотать разрешение у своего господина. Но когда Чома, преисполненный
надежд, дожидался в Дарджилинге письма от раджи, смертоносная болезнь уже
угнездилась в нем, и часы его были сочтены. Он умер от малярии, и на другой
день его похоронили на английском кладбище Дарджилинга.
На его могиле поставлен памятник – в одну из стен
восьмиугольной, в восточном стиле, колонны вделана табличка из черного мрамора
с английской надписью: «Здесь покоится Александр Ксома де Кёрёс, уроженец
Венгрии, который прибыл на Восток для лингвистических исследований и в течение
многих лет, проведенных им среди лишений, которые редко выпадают на долю
человека, в результате упорных трудов во имя Науки создал словарь и грамматику
тибетского языка; это самый выдающийся и истинный памятник ему. Желая
продолжить свои труды, он скончался на пути в Лхасу на этом месте 11 апреля
1842 года в возрасте 58 лет. Его коллеги из Бенгальского Азиатского общества
установили в память о нем эту табличку. Мир праху его».
Эту надпись читал в 1924 году Николай Рерих и в путевых
записях оставил упоминание: «На кладбище Дарджилинга погребен загадочный
человек. Венгерец родом. Живший в конце XVIII столетия. Пешком он прошел из
Венгрии в Тибет и оставался много лет в неизвестных монастырях. В тридцатых
годах прошлого века Цома де Керез скончался. В трудах своих он указывает учение
из Шамбалы, установившее следующую за Буддой иерархию. Пришел этот ученый из
Венгрии – характерно. Загадочна его деятельность».
И та же загадочность сквозит в посвященном ему стихотворении
«Чома» поэта Леонида Володарского:
Не знавший ни денег, ни женщин, ни дома,
Куда же теперь поспешаешь ты, Чома?
Торопишься снова, венгерец двужильный!
Куда, если тело британский Дарджилинг
Отнял у тебя и землею закрыл?
Я вижу сияние огненных крыл.
Неужто поход превратился в полет?
Ни як, ни верблюд, ни галера, ни плот
Отныне в дороге тебе не нужны.
Внизу трансильванские скрипки нежны,
В них свадебный марш с похоронным напевом
Смешались. И стали Бессмертия Древом.
И каждый, кто Древа коснуться готов,
Попробует всласть незапретных плодов.
На родной земле Чомы Кёрёши, в секейском краю Зайзон, он
стал героем народных легенд. Одна из них повествует о том, как двенадцати лет
Чома отправился в путь по белу свету и получил от одного короля в дар волшебную
золотую книгу, в которой были собраны все языки на свете, которые он выучил за
одни сутки. Одевшись в хрустальный панцирь, прошел он бесчисленное множество
стран, побывал в землях людей с песьими и волчьими головами, чтобы найти то
место, где родился самый первый венгр. А потом прислал с края света кошель
денег, чтобы раздать их всем беднякам.
Воительница с туманного Альбиона
Бедная сирота и жена священника
Анни Вуд, а именно такой была ее настоящая фамилия, родилась
1 октября 1847 года в небольшом городе Чафаме, пригороде Лондона. Ее отец
Уильям Вуд был врачом, но было бы сильным преувеличением сказать, что он принадлежал
к прогрессивной интеллигенции того времени. Человек, близкий к кругам
англиканских клерикалов, он, как его жена Эмилия Морис, не выносил всего того,
что мешало добропорядочному англичанину быть верноподданным. Он умер, когда
Анни было всего пять лет.
В семье не осталось никаких сбережений, и мать Анни, жена
уважаемого консервативного врача, была вынуждена устроиться уборщицей в местную
школу. Свою дочь она отдала в семью подруги, строгой кальвинистки Эллин Мэрре.
Это было вполне естественным продолжением того воспитания, которое начала
получать в доме родителей маленькая подданная огромной колониальной империи.
Однако пуританство имело и свои положительные стороны: в
доме Мэрре всячески поощрялось чтение, прививалась любовь к книгам, хотя,
разумеется, не ко всем! Там любили назидательную художественную литературу и
философские сочинения определенного плана, связанные с клерикальным
представлением о мире. И, конечно, члены семьи не выпускали из рук творений
богословской мысли.
