Впрочем, мать Лени заплакала, когда ей впервые показали
младенца. В прозрачных бесцветно-голубых глазах новорожденной мелькнул какой-то
таинственный свет, трагическое значение которого было понятно только матери. Но
мать была женщиной типично кайзеровской эпохи, послушная главе семьи. И,
естественно, она не решилась поделиться всякими мистическими глупостями с
мужем! Тем более что муж был человеком не только жестким и тираническим, но и
крайне раздражительным. По воспоминаниям самой Лени, он мог прийти в ярость от
того, что пуговица на воротнике его кителя не так туго застегнута, как ему
хотелось бы! И этим он мало отличался от австрийца Алоиса, отца Адольфа.
Быть может, потому и мальчик Адольф, и девочка Лени так
безумно хотели бежать от родительского деспотизма. Скрыться от него в
прекрасном и свободном мире искусства. Защититься языком высоких образов и
понятий от базарного говорка приземленной черни.
Но Адольф не прошел в Венскую академию художеств. И
превратился в ярого отрицателя современного искусства, да и всего мира с его
традиционными христианскими ценностями. Он скитался по венским ночлежкам и
писал свои непризнанные картины, где были разрушения домов, взрывы, пожары. И
кое-кто покупал их у нищего самоучки. А Некто, названный великим Гете
Мефистофелем, уже собирался купить не картину, а душу бедствующего австрийца.
Лени тоже ищет свой путь в искусстве. Деспотизм отца не только
коверкал ее морально, но и привел к тому, что у нее с юности стала проявляться
желчекаменная болезнь.
Но она презирает свои болезни. «Я хотела бы быть
мужчиной, – пишет она в письме к одной из своих школьных подруг, –
тогда мне было бы гораздо легче реализовывать планы, которые у меня есть».
Она мечтает стать танцовщицей, тайком берет необходимые
уроки. Как ни странно, узнав об этом, отец не возражает. Он только разражается
недобрым смехом: «Я не сомневаюсь, что ты бездарь и никогда ничего не
добьешься!»
А она упорно занимается модными тогда «экспрессионистскими
танцами», главной звездой которых стала Айседора Дункан. И тут в самый разгар
ее турне по Европе случается несчастье. Она повреждает себе колено. Путь в
танец ей отныне заказан. Как заказан путь в профессиональную живопись будущему
Гитлеру.
В один из дней своего смятения и отчаяния она идет в
кинематограф. И попадает на фильм Луиса Тренкера «Гора судьбы».
Лени пишет о впечатлении, которое произвела на нее встреча с
фильмом: «Исполненная какой-то новой, странной тоски, я не могла спать всю
ночь, и думала: что произвело на меня большее впечатление? Сами горы – или
искусство, с которым они были сняты?»
А в Германии бушуют страсти двадцатых годов. Социальная
несправедливость, версальское унижение германского духа, все нарастающие валы
красного и коричневого экстремизма терзают души и тонких людей, и самых обычных
обывателей.
Некоторые ищут выход из всего этого, уходя в горы. Кто-то –
в прямом смысле этого слова. А кто-то – в кино. С гор можно озирать ристалище
вечной человеческой битвы и думать о настоящей, Звездной Вечности!
Лени находит режиссера фильма, столь потрясшего ее
воображение. Луис Тренкер влюбляется в молодую красавицу и помогает ей получить
главную роль у другого «горного режиссера» – у Арнольда Франка в фильме
«Священная гора», а потом и в фильме «Штурм Монблана».
Она становится звездой кино. Пока что немецкого. И решает
снять свой собственный фильм. Ей уже тридцать лет. Ей хочется творить
собственную реальность. А где может делать это человек, если он не Господь Бог
и не великий политик? Только в кино!
И вот на экраны выходит пронзительный и романтический
«Голубой свет». Баллада о деревенской девушке Юнте. Всю свою жизнь она видит
голубое свечение в тех горах, где живет. Это сверкает прекрасный кристалл, быть
может, волшебный камень той эпохи, когда валькирии свободно общались с
отважными воителями, а теперь ушли подальше и повыше от людей.
Люди узнают о кристалле, потому что Юнта рассказывает об
этом знакомому художнику, а он, в свою очередь, разбалтывает тайну всем.
Кристалл разобран на сувениры. Юнта взбирается в горы привычной тропой, но не
видит любимого света. И падает в пропасть. Не тот ли голубой свет увидела в
глазах новорожденной девочки мать?
«Голубой свет» потряс многих в Германии. Но, кроме всех
прочих зрителей, сентиментальную альпийскую историю посмотрел и руководитель
одной из самых сильных политических партий Германии. Адольф Гитлер стал
яростным поклонником и самого фильма, и его героини. И он пожелал увидеть эту
женщину. И она тоже захотела этого. Потому что уже слышала о нем, как, впрочем,
и вся Германия.
И каждый из них покинул свой воздушный замок, спустился со
своей заветной горы, чтобы поговорить о вполне конкретных земных вещах.
Наместница киноимперии
Но прежде, чем поговорить с Гитлером с глазу на глаз, Лени
увидела его на открытии спортивного праздника. Она услышала его речь. И поняла,
что этот человек полностью завладел ее воображением.
И вот непосредственная личная встреча. Гитлер восхищен Лени
не меньше, чем она им. В ней он видит эталон арийской женщины. А такая женщина
в его представлении должна быть строгой, упорной, спортивной. Соратница
истинного воителя. Не то что какая-нибудь Грета Гарбо.
От фюрера поступает предложение: снять фильм о съезде нацистской
партии в Нюрнберге.
Смущенная Лени пытается отказываться. Ведь она так далека от
политики. Но как вспоминает она сама: «Гитлер сказал мне: фройляйн Рифеншталь,
я хотел бы, чтобы этот фильм снял художник, а не член партии».
И вот спустившаяся с горы, где больше не горит голубой свет,
Лени, как истая валькирия, носится над улицами старинного Нюрнберга. Вернее,
над ними летит ее камера, снижаясь до ликующих толп мужчин и женщин и тут же
стремительно взмывая к тому, кто становится отныне божеством новой Германии.
Задействовано множество необходимой техники. И все это получает имя «Триумф
воли». Триумф воли одного человека. И человек этот доволен! Искуситель делится
своими восторгами публично, что делает автора фильма недосягаемой даже для
самой робкой критики.
Спустя годы Лени Рифеншталь скажет: «Я была бы счастлива,
если бы этот фильм сгорел. Когда после войны в 60-м году в Англии я посмотрела
его, у меня мороз побежал по коже».
Но это потом. А сейчас ей предстоит снимать еще более
грандиозный фильм. О Мюнхенской Олимпиаде 1936 года.
Гремят трамваи с кинокамерами, снимающими на ходу. Работают
операторы с воздуха. Снимают, чуть ли не лежа на земле, а то и в специально
вырытых ямах. Неслыханное новаторство!
«Олимпия» показывает красоту человеческого тела, величие и
миролюбие Германии Адольфа Великого. Еще не дымят трубы крематориев, еще не
пылает ни одна захваченная страна. Просто строится общество сильных телом и
духом людей. Просто нацистская пресса открытым текстом пишет о том, что «разве
можно сравнить Христа, этого слабого учителя из презренной Иудеи, с мессией
сегодняшнего дня, с Адольфом Гитлером?». А сам Гитлер мечтает заменить в
христианских соборах крест на свастику.
