Машка отчего-то обижается. Отворачивается, пальцем ковыряется в лампочках. Хочу сделать замечание, что негоже прапорщикам в чужой технике пальцы пачкать, но раз обида, значит, взаимная.
Любуюсь восходящим солнцем. На время даже забываю о неприятностях, в том числе о том, что в самолете летит с нами подозрительный товарищ, умело прятавшийся до сих пор.
Раздается легкий хруст. Отрываюсь от созерцания горизонта. Баобабова задумчиво рассматривает палец.
— Лесик. — Первыми обычно не выдерживают молчания женщины. Наукой доказано и перепроверено на практике. — Что говорит теория вероятности по поводу того, сколько в самолете должно быть дерева?
— При чем здесь теория?
— Я по-хорошему пока спрашиваю. — Машка воркует, как на свидание приглашает. — Сколько в этом самолете дерева?
Дурацкий вопрос от недалекого прапорщика.
— Процентов десять. Навскидку, конечно. Я в самолетах не разбираюсь.
— Нет, Лесик. — Напарница хитро улыбается, словно знает огромную государственную тайну. Тычет в мой нос пальцем. — Девяносто девять процентов. На этом дурацком самолете девяносто девять процентов дерева и ни грамма железа.
Скромные познания в самолетостроении подсказывают, что Баобабова не права. Это раньше, может, из досок строили, а сейчас больше из металла.
Машка, продолжая хмыкать, вытаскивает тот самый пистолет, в дуло которого недавно пялилась.
— Только вот давай без этого, — прошу я.
Но Баобабова не думает останавливаться. Направляет личное оружие на панель управления “Ту” и, не моргнув глазом, стреляет.
— Ты что!.. — пытаюсь вырвать пистолет из рук напарницы. — Сейчас здесь все взлетит к чертовой матери!
— А мы и так летим. — Мстительность Машки не знает границ. Крепкой, недрогнувшей под моим бешеным натиском рукой стреляет еще раз. — И никуда не денемся.
Ничто не взрывается. Ничто не искрит. И полет продолжается в заданном режиме. Только сквозь простреленное отверстие упругой струйкой врывается в кабину забортный воздух.
— Лесик, этот самолет сделан полностью из дерева! Я его пальцем только что проткнула. Из дерева! Понимаешь! Он ведь с самого начала подозрительным показался. Неестественным. А оказалось все так просто. — Машка, когда истерично смеется, становится дико обворожительной. — Чудо строительной техники! Ни одного гвоздя! Чуть-чуть бумаги, кожи и пластика. Все остальное — сосна, береза и дуб. Сам посмотри.
Баобабова резко бьет кулаком по приборам. Слышен треск и хруст фанеры. Приборная панель раскалывается, оголяя внутренности.
Там, где должны были находиться провода, электронные внутренности и другие присущие кабине детали, пустота. Ничего, кроме ровного слоя опилок, забытой двуручной пилы и пустой бутылки из-под газированной воды “Колокольчик”.
— А я скажу даже больше! — Машка еле-еле переводит дыхание, с трудом справляясь с легкими. — Кресла деревянные, крылья деревянные, баки топливные наверняка из бумаги склеены, а вместо двигателей бревна отесанные! Потому и тишина такая мертвая. Чему работать, если нет ничего? А, Лесик?
Лесик, то есть я, в это время старательно прочесывает кабину, отдирает фанеру, выламывает рычаги, расковыривает кнопки, пытаясь найти хоть что-то, что напоминало бы человеческий самолет в полном смысле этого слова.
Меня колотит. Под фанерой нахожу лишь гирлянду лампочек и аккумулятор от мотоцикла. Все не настоящее.
— Убедился? — Машка ковыряется в зубах тумблером выпуска шасси. — Хороший сюрприз, правда? Хоть бери гирлянду и вешайся. Ты еще не понял? Мы не на самолете, мы на деревянном гробу летим.
Баобабова вытаскивает сигарету. На зажигалке китайского производства появляется живое маленькое пламя.
— Потерпела бы с куревом?! — Во-первых, дым мешает мне думать, а во-вторых, мы как в спичечном коробке. Достаточно одной искры, чтобы все вспыхнуло. Даже прапорщики должны это понимать.
Машка понимает, горестно вздыхает и прячет зажигательные принадлежности. Она никогда не мешает мне думать. Особенно вслух.
— Что мы имеем на данный, отвратительный момент времени? — спрашиваю сам себя и сам себе пытаюсь ответить: — Деревянный самолет. На первый взгляд вполне добротно сработанный. Как ты сказала? Планер?
— Гроб.
— Правильно. Планер. Обыкновенный планер в форме самолета. Это полностью объясняет двухнедельный полет без дозаправки. Планеры и не на такое способны. Точно! Вопрос два. Как мы могли управлять самолетом, если он теоретически неуправляем?
— Я думаю…
— Резкие порывы ветра и восходящие над нагретым солнцем аэродромом потоки воздуха. Это они создали полную иллюзию высокоманевренного самолета. И, надо признать, летные качества планера достойны самых высоких оценок. Чего только стоит вертикальный взлет и вертикальный уход от ракеты перехватчика. Это не просто случайность. Случайностей не бывает. Это точный расчет.
— Кого? — вставляет резонный вопрос Мария.
— Не торопи. Виновных всегда найти проще. Что у нас третьим вопросом?
— Песнопение и мужик.
— Верно! Песнопение. И человек с кобылой. И я даже знаю, отчего произошло сие явление. Во всем, Маша, виновата природа и не слишком качественная сборка самолета-планера под маркой такой знаменитой фирмы, как “Ту”. Ночной холодный воздух, проникая в неплотно пригнанные доски обшивки, что делает? Издает характерные звуки в виде скрипа, писка и воя. А дядька нам коллективно привиделся. Как тебе теория?
Машка от подступившего волнения энергично разминает шею. Значит, моя теория ее устраивает.
— Кто слушал ночные сквозняки в непроглядную ночь, тот с нами согласится. Отвратительные, давящие на психику звуки и видения. Теперь я хочу задать тебе вопрос, как специалисту в психоаналитике.
— Не томи, Лесик.
— Вопрос. Ребром. Кто выстругал самолет? Зачем?
— Ну… — Баобабова эмоционально крутит пальцами, не справляясь с заданием. Плохо слушала теткины рассказы.
— Я тебе отвечу. Ни одно преступное сообщество не способно столь качественно, столь любовно произвести столярные работы. Вспомним, Маша, у нас не возникло даже тени сомнения в том, что самолет настоящий.
— Может, дело касается национальной безопасности? — предполагает Баобабова, знающая не понаслышке, что такое национальная безопасность.
— В шпионов хочется поиграть? Почему ты всегда на оболочку смотришь, а глубины не замечаешь?
— Слушай, Лесик. Как прапорщик умоляю. Я тебе во всем верю. Об одном только прошу, посади эту дуру как можно скорее. Перехватчики обратно прилететь могут. И генерал не успокоится, пока с самолетом не разберется. Короче, сажай ящик, пока я не психанула.
Обидны мне такие слова Машки. Я ей о высоком, о фактах и бескрайнем небе. А она об окончании рабочего дня.
