В современных неуправляемых планерах кабина — самое спокойное место. Если удачная посадка — узнаешь об этом первым. Если неудачная — забываешь об этом тоже первым. Баобабова усаживает меня на чудом сохранившееся после погрома кресло первого пилота. Сама пристраивается за креслом, чтобы силой духа и имеющегося при ней вооружения поддержать меня в трудные минуты раздумий.
Утренний туман за бортом минимально пилотируемого нами “Ту” рассеивается. Видимость, как говорят девчонки в новостях, до десяти и более километров. Отчетливо виден вокзал, пустые взлетные полосы. Чуть в стороне от аэропорта небольшое озеро. Сейчас бы с удочкой да на берег. Рыбки половить, шашлычок поджарить. Поваляться на травке.
— Ты о работе думаешь или о рыбалке?
Нечто холодное упирается мне в затылок. И это не указательный палец надежной руки напарницы. Пистолетом тычет, зараза. Дурная привычка. Сколько раз капитана Угробова просил: разоружите Баобабову в приказном порядке. Иначе, рано или поздно, недосчитаетесь личного состава отдела “Пи”. И что я слышал в ответ? Баобабова без пистолета — что преступник без темных мыслей.
— Предупреждаю в последний раз!
— Я лучше вслух думать стану, — успокаиваю напарницу, у которой начинает от волнения дрожать то, что упирается мне в затылок.
— Думай вслух. Только громко. И, если можно, без трагических предположений.
Думать и разрешать сложные преступные комбинации — моя работа.
— Условия задачи! — рассуждаю, как и просили товарищи по работе, громко и внятно. — Имеем самолет деревянной конструкции. Неуправляемый ни теоретически, ни практически. Вопрос: куда лучше сажать деревянные конструкции? Ответ: на водную поверхность. Маш, будь хорошим прапорщиком, поищи летные карты.
Баобабова отвлекается от моральной и физической поддержки, ковыряется в куче строительного мусора. Находит лишь тоненькую ученическую тетрадь.
— Без промокашки, двенадцать листов, в клеточку, — на глазок определяю я, раскрывая титульный лист с изображением панорамы взятия казаками города Измаила. На карту тетрадка не похожа, но кой-какую дополнительную информацию получаю.
На первой же странице в произвольном масштабе нарисован наш “Ту” с краткими тактико-техническими характеристиками. Ничего интересного.
— Важный документ. — Переворачиваю страницу. — Назовем его уликой номер два.
На следующей странице странные, можно сказать, подозрительные для оперативного работника каракули. Явно детская рука карандашом изобразила самолет, пролетающий над домиком. Рядом с квадратным одноэтажным зданием стоят, взявшись за руки, схематичный мужик, тетка и собака с крученым хвостом. Собака, понятное дело, сама по себе стоит. На четырех лапах. Но это не главное. Главное то, что в мозгу вспыхивает сумасшедшая, но вполне оправданная версия.
— Я же просила вслух, — напоминает Баобабова, которой понравилось ковыряться в мусорной куче. Отвертку нашла, мне не показала, за пазуху положила. Хорошая отвертка, с синей ручкой.
Не отвечая на наглые заявления, пролистываю тетрадь до последнего листа. Везде одно и то же. Нетвердая рука, изображающая семью, плюс собачка. Конечно, и самолет над их головами.
— Есть!
На последнем листе, в круглом иллюминаторе самолета, детское лицо. Ну, какое лицо? Точка, точка, нос картошкой. Грустное такое детское лицо.
— Ой, Лесик, а что “есть”? — отрывается Баобабова от кучи, в которой нашла сломанные плоскогубцы, совсем новый рубанок и пять копеек старого образца.
— Смотри, — показываю Машке рисунки. — Не прослеживаешь цепочку? Да уж куда тебе! Грустный мальчик наблюдает из самолета за оставшимися на земле близкими родственниками. Грустит и мечется. И можешь меня, Маша, пристрелить, хотя не стоит делать это так поспешно, но лицо мальчика мне жутко знакомо.
— Перетерплю.
Напрягаюсь, стараясь вспомнить, где и при каких обстоятельствах мог видеть я объективно причастного к происшествию субъекта. Утро — ничего. Дорога в аэропорт — ничего. Шофер и кондукторша на заднем сиденье — нет. Автобусная остановка с желающими поскорее смыться из аэровокзала — пусто. Стоп! Стоп!
— Стоп. — Машка вздрагивает от звука моего голоса. Наверное, в нем столько убежденности и радости, что ей страшно стало. — Вспомнил. У тебя спички есть?
— Зажигалка.
— Не подойдет. Психологи советуют на спичках трудные ситуации раскладывать. Разведчики наши в войну именно так и поступали. На чем их и ловила немецкая разведка. Ладно, обойдемся без подручных средств. Вспомнил я, Маша, мальчика.
Кратко рассказываю обстоятельства мимолетной встречи.
На фоне песни про распустившиеся вишневые сады я, старший лейтенант Пономарев, в замедленном темпе выхожу из автобуса, желаю водителю ни пуха ни пера. Мужичок говорит, чтобы я пошел, Куда, неважно. Несущественно. Двигаюсь к вокзалу, Баобабова за мной. Бросаю быстрый взгляд на очередь, ожидающую автобуса. Сейчас, сейчас… Тетка с баулами расталкивает людей, втискиваясь в очередь. Не то. Карманник вытаскивает портмоне у солидного очкастого гражданина. Опять не то. Группа лиц бандитской наружности охраняет коробки из-под ксероксов. Нет. Гражданин в маске, угрожая ножом, собирает у отъезжающих кошельки, носильные бриллианты и сотовые телефоны.
— Лесик, не отвлекайся.
— Я стараюсь.
…Неряшливого вида гражданка сгребает горстями нечаянно рассыпавшийся на асфальт белый порошок. Рядом с ней два дерущихся товарища. Лица окровавлены, кулаки сбиты, силы на исходе. А за их спинами стоит мальчик с тетрадки. Один в один. Не ошибаюсь ли я? Белый порошок, окровавленные лица, загадочное лицо мальчика. Все верно. Что у него в руке?
— Что в руках у него? — шепотом, боясь спугнуть пойманное воспоминание, спрашивает Баобабова.
— Что-то белое. Очень важное и нужное. Сейчас. Белое… и бумажное.
— Одноразовое полотенце? Салфетка? Книжка писателя Сергея Костина?
— Нет. Это не какая-то ерунда, а очень важная вещь. Первостепенная улика. Точно! Самолетик. Бумажный самолетик! Машка! Миниатюрная копия нашего “Ту”. Господи, как же я сразу не догадался?! Мы-то думали, что планер наш сам по себе в небе выделывается. А им управляют. Пацан этот и управляет. Вот же… Его, пацана, работа! Не быть мне маршалом. И смотрел он как-то необычно. Словно издевался. Все сходится, модель — один к тысяче, тетрадка с чистосердечно нарисованными показаниями, опилки… У него в волосах еще опилки были. Точь-в-точь, как здесь.
— Надо брать несовершеннолетнего. — Баобабова красноречиво звякает наручниками.
— Определенно, — соглашаюсь я. — Но как? Мы здесь, и, возможно, надолго. Он там, внизу.
— Генералу доложить надо.
— Рация сломана.
— Световыми сигналами.
— До ночи не получится. А за это время стервец уйдет.
