— Брошу. Вот как только приземлимся, обязательно брошу, — обещает Баобабова.
Генерал замедляет бег и спускает самолетик все ближе и ближе к бетону. Практически ползет на карачках, лишь бы мы живы остались. И модель не пострадала.
Наш “Ту”, совершив последний круг над панорамой аэродрома, заходит на посадку. Все ближе земля, все неприятнее ощущения.
Генерал впереди по курсу. Поворачивается к нам, кричит, и даже я понимаю, чего это он рот генеральский разевает. Трясти, говорит, сейчас будет сильно. Но, говорит, вы не волнуйтесь. Посажу, говорит, как самого себя. Пусть трясет. Лишь бы благополучно.
Баобабова не доверяет генералу. Втискивается в кресло, привязывает себя к спинке гирляндами, насильно усаживает меня к себе на колени и обхватывает руками. Я не дергаюсь. Машкины руки лучше всяких ремней безопасности. Конечно, негоже молодым лейтенантам на коленях у прапорщиков находиться, но кто с этим разбираться будет при экстремальной посадке.
Земля все ближе. Можно даже сказать, не земля, а жесткий бетон.
За спиной слышен оглушительный треск. Это отваливаются от неимоверных перегрузок части “Ту-104”. Мне самому неудобно наблюдать за творящимися сзади безобразиями, так что приходится доверять словам Баобабовой:
— Крыло. Еще крыло. Хвост. Правый борт. Левый борт. Днище, ой, мама! Крыша, ой, капитан Угробов!
В лицо врезается ветер. Это не выдерживает нос “Ту”. В щепки! Нас окутывает облако опилок, мусора и строительного хлама. И теперь мы — самостоятельная летная единица, жизнь которой зависит только от умелых действий генерала.
Под армейскими ботинками Баобабовой неприятно шаркает бетонное покрытие. Даже бешеная скорость и сильный ветер не успевают уносить запах паленой кожи. Баобабова рычит, стискивая меня так, что трещат ребра. Противный визг стирающегося до основания кресла не вселяет надежды. А вдруг дерево не выдержит? Чем тормозить станем? Или Баобабовой придется в клинику ложиться и делать операцию по пересадке кожи, как мне, когда я летающую тарелку взорвал.
С каждым мгновением наша “двойка” теряет скорость. Уже видны полковники, выстроившиеся широкой цепочкой. Сцепившись за руки, изображают тормозную сеть. Как же! Если сами не остановимся, пропустят мимо без зазрения совести. И на генерала не посмотрят, который сейчас на бетоне живот пачкает, стараясь возможно более мягко приземлить кресло первого пилота. И нас с Машкой, разумеется.
На приблизительной скорости более сорока километров в час по посадочной полосе Баобабова с силой втискивает пятки армейских ботинок в бетон и приводит в действие запасные тормоза. Наукой доказано, что самые лучшие тормозные колодки для отечественных автомобилей изготавливаются из каблуков армейских ботинок. Не прекращая, валит удушливый дым. Завывают сирены пожарных машин, почуявших поле деятельности. Скорость падает неимоверно. Уже поднимается с колен генерал, уже можно без всякой опаски для здоровья разбиться. Но командирское кресло выдерживает. Последняя фанерка, оставшаяся под Баобабовой, дымит, но в относительной целости останавливается в метре от генерала.
Приехали. Отстегните ремни и ломитесь к выходу. Погода превосходная, а у вокзала ждет автобус, который доставит вас к городским историческим местам.
Первым очухивается арестованный пацан. Вырывается из рук заторможенных сержантов, подбегает к нам и пытается вытащить из-под Баобабовой кусок фанерки со следами интенсивного торможения.
— Дяденька!.. Тетенька!.. Да как же это? А где же это? Вот такой! Крылатый! Слома-а-али!!!
Пацаненок в истерике шлепается на бетон и колотит его ногами. Он бы лучше лупил пятками генерала, который не научился нормально сажать самолеты.
Упомянутый генерал, поправив каракулевую шапку и отдав пацану шашкой честь, спихивает нас с фанеры и отбирает деталь.
— В институт, немедленно! — Отдает обгорелую фанеру гражданскому мужику с трудно запоминающимся лицом сотрудника внутренней разведки. — Оцепить аэродром и прилегающие к нему территории в районе двадцати километров. Объявить зону закрытой через газеты, журналы и прочие средства массовой информации. Карантин, эпидемия, военные учения с запуском баллистических ракет.
— Есть! — Это штатский прячет фанерку в целлофановый пакет. В новый, с замочком, а не как у нас в отделе — из рулона для сбора мусора.
— Собрать все обломки самолета. До единой щепки. Собранное — в самосвалы и в ангар номер, предположим, тринадцать. Будем восстанавливать. Собирать по фрагментам и каждый день узнавать для себя что-то удивительное и новое. Если, конечно, парнишка захочет сотрудничать.
— Есть!
Я хмыкаю. Где-то от перенесенных нагрузок, а где-то от мысли о том, сколько же пакетов потребуется штатскому, чтобы собрать все запчасти.
— А с этими что делать?
Вопросы задают полковники из оперативного штаба. У нас всегда так, как расправа близится, так все задаются вопросом, что с виновными делать. У всех всегда особое мнение, и все всегда, как ни странно, правы.
Генерал замахивается шашкой, но вовремя меняет план, касающийся дальнейшей судьбы сотрудников отдела “Пи”. Тоже верное решение. На людях уничтожать свидетелей нельзя. Дело может получиться громким, с ненужной оглаской. Тогда каждая тварь в стране будет знать, что скрывается в ангаре под тринадцатым номером. В том числе и заинтересованные службы иностранных разведок.
— Возьмите подписку о невыезде. И о неразглашении. И о нераспространении. И о запрете на интервью.
— А может, нам еще и не…
— Помолчите, прапорщик, — морщится генерал, впервые в жизни разглядывающий Баобабову сверху. — Я вам одолжение сделал, что немедленно шашкой не порубал. Да таких свидетелей расстреливают на месте посадки. Вешают на первой попавшейся диспетчерской вышке. Давят под колесами первой же пожарной машины.
— Затаптывают ротой близко расквартированных полковников, — выпячивает грудь полковник Чуб.
— Отличное предложение, полковник. Представляю вас к награде за проявленное рвение. Приступить к описи!
Штатский подсовывает нам с Машкой кучу бумажек, которые мы тут же, не поднимаясь с бетона, подписываем.
— Простите, — говорю я штатскому, — может, это вам пригодится?
Отдаю подобранную в самолетном туалете стружку.
Штатский, чуть не прыгая от радости, мгновенно прячет деталь в пакет. Сколько ночей не будет он спать, размышляя, куда приспособить столь важный кусок?
Я не злой. Просто иногда нужно быть чуть-чуть стервозным старшим лейтенантом.
— Прошу занести в протоколы осмотра места падения факт передачи, — заявляю я. — А также прошу отметить желание сотрудничать. И требую для сотрудников отдела “Подозрительной информации” высшей меры наказания. Вплоть до увольнения. На все ваша воля.
— Вот-вот, — кивает генерал. — А я вас отпускаю при минимальных требованиях. Живыми, заметьте.
