От бандюков взяток, тем более перловкой, принципиально не беру.
А вот от телевизионщиков пять килограммов россыпью в одном мешке принять приходится. Снимают как-никак. И спрашивают, а когда же прапорщик Баобабова вернется с ответственного задания? Объясняю, что задание секретное, в прямом эфире говорить об этом не стоит, но если вкратце, то капитан Угробов дал нам неделю, иначе не поможет ни перловка, ни прямой эфир.
Нагруженный продуктом для увеличения мышечной массы, голосую на дороге. Останавливаются преимущественно фуры, перевозящие перловку. Предлагают доставить меня по указанному мной адресу в кратчайшие сроки. Добираюсь до клиники быстро, но и рюкзак становится неподъемным.
У знакомого здания психушки за время моего отсутствия произошли перемены. Усиленная охрана, прикрываясь распоряжением начальства, не разрешает проносить передачи больным. Но когда упоминаю фамилию прапорщика, отношение ко мне, как к личному санитару Машки, мгновенно меняется. И я охранников понимаю. Баобабова в каком угодно месте порядок наведет и заставит уважать себя всех, от простого охранника, потеющего на улице, до главного врача, который перехватывает меня у проходной.
— Санитар Пономарев! — Монокль бежит ко мне через лужайку, где больные психи руками стригут траву. — Мне необходимо с вами поговорить.
В груди неприятно ноет. Если с Машкой что-то случилось, то, выходит, зря я тащил рюкзак. Какая вопиющая несправедливость!
Но, слава богу, все обходится.
— Ваша подопечная совсем распоясалась! — У Монокля несколько удрученный вид. Где-то даже потерянный и несчастный. — Отбилась от рук ваша подопечная. Внутренним распорядком пренебрегает, лекарства не принимает, на процедуры ходить отказывается. Необходима срочно ваша непосредственная помощь, товарищ санитар Пономарев.
Узнаю Баобабову.
— Готов посильно и непосильно. Если только созданы все необходимые для жизнедеятельности условия.
— А как же! — восклицает Монокль. — У нас не заштатная психушка, а клиника для психически ненормальных первого класса. Пять звездочек по европейским меркам.
— Да уж видел.
Пристально, так пристально, как умеют смотреть только старшие лейтенанты, пялюсь в глаза Монокля. Я узнаю тебя, враг! И ты от меня не спрячешься за личиной главного врача. Рано или поздно, когда улики все соберу, мы с тобой поговорим по-другому. Лампу в глаза, Уголовный кодекс перед носом, телефонный справочник в руки, и попробуй ты у меня сказать хоть что-то против Машки.
Монокль семенит чуть впереди, угодливо заглядывая, как бы спрашивая: а вы и правда нам поможете, санитар Пономарев? Для убеждения Монокль привлекает к молчаливым уговорам нескольких охранников, которые плетутся позади и беспорядочно ноют что-то про кулаки Баобабовой, про свернутые скулы и расквашенные этой сумасшедшей клиенткой носы.
— Действительно все так серьезно или притворяетесь? — спрашиваю у Монокля.
— Хуже некуда, — вздыхает главный врач. — Мы ее даже из камеры не можем попросить выйти. Сразу набрасывается. Вы уж помогите, и клиника вас не забудет. Если что, всегда пожалуйста к нам на самых выгодных условиях.
— Непременно воспользуюсь, — хмыкаю я. Ребята не догадываются, что я без Баобабовой никуда не хожу. Если и явлюсь на прием, только с Машкой.
Меня не было в клинике всего ничего, но впечатление складывается такое, что старшего лейтенанта здесь знают все и вся. За спиной то и дело слышится шепот, что вот, мол, идет личный санитар той самой буйной, которая всех уже достала своими претензиями. И что, мол, это не кто иной, как сам Пономарев, которого все ждали, как индивидуальную психовозку.
Больные — настоящие или симулирующие, времени разбираться нет — приветствуют меня меткими бросками. Мечут рулоны туалетной бумаги. Иногда горящей. Правильно говорят, психам и детям спички доверять нельзя.
Под прикрытием Монокля и кучки охранников миную опасные территории и отделения. Добираемся до коридора, в котором содержится…
— Лечится, — подсказывает Монокль.
…Лечится, конечно, прапорщик Баобабова. Коридор завален всякой рухлядью, перевернутыми столами, стульями, тумбочками и железобетонными блоками. За баррикадой несколько охранников во все глаза наблюдают в щели за камерой…
— Номером, — вздыхает Монокль.
…Номером, память лейтенантская, Марии Баобабовой. У всех охранников электрические разрядники и короткие дубинки. В основании баррикады несколько ящиков, на которых значится, что вскрывать их можно только в случае острой необходимости, а также в случае выхода пациентки Б. из благоустроенного номера.
— Суровая необходимость жизни, — смущается Монокль, прослеживая мой подозрительный взгляд. — Вы, товарищ личный санитар, не подумайте. Ничего плохого против вашей подопечной мы не задумывали. Но хотя бы анализы она сдать может?
— Прапорщики ничего не сдают, — объяснять дилетантам прописные истины противно. — Они только сами все берут. Иногда хапают. Это не болезнь, а состояние души.
— Послушайте! — возмущается Монокль, сразу становясь похожим на водолаза. Отвратительное лицо. Про такое даже считалочка детская есть — у кого четыре с моноклем глаза, тот похож понятно на кого.
— Не позволю! — перебиваю собеседника. Охранники, присутствующие при тематическом споре санитара и главного врача клиники, одобрительно восторгаются моей смелостью. — Не я к вам пришел. Вернее, пришел, но не сразу. А вы меня позвали, когда я пришел. Одним словом, претензии предъявляйте к стране, которая доводит честных прапорщиков до такого больного состояния. А мне позвольте посмотреть, в каких таких невыносимых условиях проживает моя пациентка.
Опасно играю. Практически на самом краю штрафной. Но иного пути нет. У нас в запасе так мало времени. А враг близко. Под боком стоит, думает — я ему верю. А вот вам фигуру сложную из пальцев.
— Это что? — Монокль от неожиданности роняет монокль.
Вот, что я говорил про опасную игру. Мыслю тихо, а пальцы сами в фигуру складываются и в лицо врагу тыкаются. И самое интересное — раз удивляется, значит, не знает, что это обозначает. А сей факт безусловно указывает на виртуальное происхождение Монокля. У нас таким фигурам в первом классе учат. Яснее ясного, враг.
— Руки затекли, — бурчу я, перелезая через баррикады. Монокль безуспешно выворачивает пальцы, но, ничего не добившись, следует за мной.
Короткими перебежками добираемся до камеры, в которой томится не сломленная духом и телом прапорщик Баобабова. Монокль, с моего согласия, осторожно стучится в дверь.
— Кого там, так и растак, принесло? Без санитара ни с кем говорить не стану. Не дамся!
Монокль разводит руками. Вот, мол, какая у вас буйная подопечная.
— Прибыл санитар Пономарев с подарками! — кричу я, прижимаясь к стене. Вдруг Машка из-за толстых дверей голос не узнает, и тогда последствия могут ожидаться самые плачевные. Как для дверей, так и для каждого, кто за ними находится.
