— К свадьбе?! Ира! Какая ты молодец! Значит, солдатик пошел на поправку.
— Да, моего служивого уже выписали, вот завтра к нему в часть пойду на свидание.
В дверь настойчиво постучали.
— Ну, люди, покоя от них нет! Чаю попить не дадут, — возмутилась медсестра.
Она повернула ключ в замке.
— Дядя Коля! Ну чего вам?
— Таблетку от головной боли. Голова болит, сил нет.
— Ой, дядя Коля, идите в палату, не нужна вам никакая таблетка. У вас голова от другого болит.
Мужчина обиделся.
— Вот медицина, таблетку не допросишься! Я, между прочим, вам не дядя Коля. Я мастер международного класса по скалолазанию Николай Палкин, тренирую российскую сборную.
Юлька присвистнула.
— Вы тот самый Палкин, который недавно покалечился на соревнованиях? — Юля вспомнила, что Тымчишин давал эту новость в газете в несколько строк.
— Тот самый, — гордо произнес мужчина. — А здесь никакого внимания, даже таблетки жалеют.
— Николай, а если к вам завтра журналист из газеты придет? Можно договориться с вами на интервью?
Что же она будет «упускать» материал, который идет прямо в руки!
— Можно! — важно сказал мужчина и выдохнул.
Юля почувствовала алкогольный запашок.
— Во-во, — Ира перехватила ее удивленный взгляд. — Такие мы тут спортсмены! Одно лечим, другое калечим. Ладно, принесу сейчас вам таблетку.
Ира пошла за лекарством, а Палкин надул губы.
— Вот так, чтобы таблетку дали, надо десять раз покланяться, — жаловался он Юльке. — А к таким людям, как я, нужно относиться с уважением, я — спортивная гордость области. Сейчас, видишь, к гипсу привязан, — он кивнул на забинтованную конечность.
— Да, дядя Коля тут у нас на несколько дней выпал из общего процесса, — раздраженно сказала Ира, возвращаясь с таблеткой. — Запейте водой.
— Да не выключился я! Это ребята приходили меня проведать, ну выпили чуток, ну слегка накатил потом. Но я же тихо себя вел, Ириша? — оправдывался Палкин.
— Надо вас, дядя Коля, выписать за нарушение больничного режима, — в сердцах сказала медсестра. — Который день уже пьете! Это сколько уже?
— А с того вечера, когда доктора убили, — охотно ответил дядя Коля. — Ты меня, Ирка, не выдавай! У меня душа болит. Ребята мне чекушку принесли, я за креслом присел и задремал, напротив процедурного.
— Так, может, вы и Окуневского видели? — осторожно спросила Юля.
— Видел. Когда глаза открывал: смотрю, Окуневский в процедурку заходит с этой красоткой с легочного, Розой Викторовной. Я у нее в прошлом году с воспалением легких лежал. Крутая баба, посмотрит, как огнем прожжет.
— То есть вы видели, как Окуневский заходил в процедурный кабинет с доктором Ерашовой? — быстро сообразила Юля. — Вы ничего не путаете?
— Не путаю, все помню, как восхождение на Белуху.
— Какую Белуху?
— Пик Белуха, Восточный Алтай, высота вершины четыре тысячи пятьсот метров, — отрапортовал дядя Коля. — Не путаю. Она мне знаешь как спину мяла, когда слушала хрипы в легких каждый день. Пальчики такие, с красными коготками.
— А дальше? — не выдержала Юлька.
— А дальше они там минут десять пробыли, и она потом ушла.
— То есть Окуневский остался в процедурном кабинете, а Ерашова вышла?
— Да, я еще удивился, что она дверь ключом закрыла, ключик так аккуратно в карман халата положила и поцокала каблучками по коридору.
— А вы? Что вы делали потом? Почему не подошли к следователям, когда с убийством Окуневского разбирались? Почему промолчали о таком важном факте?
— А у меня никто ни о чем не спрашивал, — удивился Палкин. — У меня чекушка с собой была, я ее выпил, потом потихоньку до кровати дошел, а там, в тумбочке, еще одна была припрятана.
— То есть все эти дни вы были пьяны? Это в больнице-то? — удивилась Юлька. — А как же по горам лазите?
— А я сейчас на тренерской работе. И то, видишь, руку сломал, запеленали.
— Рот бы вам еще запеленать, дядя Коля, чтобы водку не пили. Идите спать. Вот такие у нас известные личности! То ли перелом надо лечить, то ли алкоголизм. А выписать за нарушение режима нельзя — скандал сразу закатят. Вот и мучаемся. А что он там про Окуневского говорил? Я не поняла.
— Да так, пьяные бредни, белая горячка, — отмахнулась Юля, думая совершенно иначе.
Значит, свидетель был пьян, поэтому какой же он свидетель, ему никто не поверит. Ей надо это обдумать.
Когда она спускалась вниз по лестнице, то наткнулась на Игната и растерялась.
— Любимая, что ты тут делаешь? Ты почему меня бросила? Исчезла, понимаешь ли, я уже не знаю, что и думать.
— Я тут была по своим делам, Игнат. Как твое здоровье? Как нога?
— Ты знаешь, когда я перестал бегать по этажам и заниматься сексом в шкафу, то резко пошел на поправку.
— Нашел что вспомнить! — она покраснела.
— Любимая, а какие тут у тебя дела? Мы опять пойдем на шестой этаж или ты придумаешь чего-нибудь покруче?
— Нет, Игнат, круче уже ничего не может быть.
Он как-то странно посмотрел на нее.
— Я тебя обидел, любимая?
— Нет, Игнат. Но ты извини, я спешу домой. Сегодня уже столько событий произошло, что мне надо все обдумать.
— А сколько еще будет? — продолжил он.
В приемном покое стояла тишина, охранник мирно посапывал за своим столом. Юля возвращалась домой в такси с мыслью о том, что ей повезло с людьми, которые ей встречаются в жизни. Вот Игнат, молодец, если надо, и влюбленного изобразит. А у Ирины наконец личная жизнь обустраивается. Но Роза Викторовна? Неужели она? Ведь у них с Окуневским были отношения… Тогда после интервью Роза слегка разоткровенничалась и дала молодой журналистке совет, что мужчин любить нельзя, их нужно только использовать. А может, все-таки любовь? Убийство из-за любви. Эдакая леди Макбет местного разлива.
Юле надо хорошо подумать, она знает свою особенность, из словесного тумана обязательно выкристаллизуется главное, и она это главное обнаружит. У нее нет вариантов.
Глава 43
Материал в номер
Тираж газеты «Наш город» со статьей Юлии Сорневой об убийстве доктора Окуневского главред увеличил на три тысячи экземпляров. Весь номер газеты ушел влет. Это была журналистская удача.
Каждый материал, который Юля писала, забирал не только ее творческие силы, но и частичку души, кусочек сердца, заставлял думать иначе и даже влиял на ее жизнь, поступки и действия. Журналистика — это не профессия, это стиль и порядок жизни, когда одни материалы пишутся легко и просто и ты сам всегда в настроении, а другие даются тяжело и в них ты мучаешься и плачешь.
