– Тушил.
Ему не хочется об этом говорить, и он произносит с чувством:
– Анна Иоанновна!
– Да.
– Если деньги не хотите брать, так, может, яичками за уроки возьмете? Как говорится – гонорар… Натуральные, безо всякой химии.
Анна словно не слышит.
– А это что? – спрашивает она, остановившись перед цветущей калиной.
– Калина. В прошлом году посадил, а уже зацвела. Значит, нынче ягоды будут. Вот и узнает Олежка вкус красного цвета.
– Что?
– Вкус красного цвета.
Анна смотрит непонимающе:
– А разве у цвета бывает вкус?
– А как же? Вот у синего цвета вкус сливы. Только не у сладкой, импортной, а у нашей. Она в таком белом налете, кисленькая… Потрешь ее об рукав и съешь, знаете?
– А оранжевый – апельсин?
– Естественно! Черный – черника, зеленый – крыжовник.
– А вода?!
Вместо ответа Кузьмич тычет пальцем в небо, Анна смотрит туда и видит его, глубокое и прозрачное.
Они идут по двору. Анна оглядывается на корабельный якорь, мотает сокрушенно головой.
Кузьмич понимает это по-своему.
– Хороший был экипаж. Так они еще не только якорь этот, они мне видеофильм подарили о нашем житье-бытье. А посмотреть некогда. Да и негде… Телика-то у нас нет.
– А вы ко мне приезжайте, вместе посмотрим на ваше прежнее житье-бытье, – неожиданно предлагает Анна. – Это и будет гонорар!
65. Квартира Анны. День
Звонок в дверь. Анна торопится ее открыть. Она радостна, принаряжена, и губки подкрашены. На пороге Кузьмич. Он весел и взъерошен, прячет руки за спиной. Одна рука – вперед!
Анна: Что это?
Кузьмич не отвечает, потому что и так видно: в целлофановом пакетике – куриные яйца.
– Все довез! – важно говорит он и прибавляет: – Чтобы вы не подумали, что я размазня какая-нибудь… А это… – Вторая рука вперед. В ней бутылка шампанского.
Анна всплескивает руками.
– Сто лет шампанского не пила.
– И выпивка, и закуска! – радуется Кузьмич. – Яичницу можно, а можно сварить. А лучше сырыми! Никакой же химии!
– Под шампанское? – с сомнением спрашивает Анна.
– Есть кое-что покрепче! – радостно восклицает Кузьмич и выхватывает из кармана четвертинку.
66. Там же
Они сидят за столом.
– Меня одно шампанское не цепляет, – сообщает Кузьмич. – Я с вашего разрешения – ерша.
– Пожалуйста, – пожимает плечами Анна.
– А вам?
Анна отчаянно машет рукой:
– Валяйте!
– Дорогая Анна Иоанновна! Я хочу выпить за вас, потому что вы… – торжественно начинает Кузьмич, но Анна его останавливает:
– Давайте за вашего сына…
– За Олежку!
Они чокаются, выпивают, закусывают яичницей.
Анна: Скажите, а что, ему никак нельзя помочь?..
Кузьмич мотает головой.
– Может быть, существует какая-то дорогая операция? Деньги…
– Если бы деньги… Я бы денег достал. Да дом наш, земля, она теперь очень больших денег стоит, а если бы не хватило, я бы органы свои продал, которые еще более-менее. Печень у меня никуда, а почки хорошие. Сердце больное, зато легкие отличные. Да я бы кожу, шкуру свою зулусам на барабаны дал, чтобы только он видел! Знаете, что самое обидное? Что у меня зрение – без очков читаю и нитку в иголку вдеваю. Вот вам и наука – всё пересаживают, а глаза – нет!
На глазах его выступают слезы.
Анна опускает глаза.
67. Там же
Веселые и чуточку пьяные Анна и Кузьмич сидят рядышком на диване перед телевизором. Кузьмич показывает Анна фотографию:
– Это весь наш экипаж. Это – капитан, это – боцман Кошкин, а это – я, старший матрос.
Анна смотрит на Кузьмича с уважением:
– Наверное, непросто стать старшим матросом? Как ими становятся?
Кузьмич скромно пожимает плечами.
– По возрасту. – Он переводит взгляд на покрытый рябью телеэкран. – Эх, только бы на размагнитилась… – Изображение наконец появляется. – Не размагнитилась! – радуется Кузьмич.
На экране – мордатый мужик в тельняшке, смотрит лукаво.
– Вот он – Кошкин! – обрадовано восклицает Кузьмич. – Вот такой мужик! Он всю нашу жизнь на судне на камеру фиксировал.
– Дорогой Кузьмич, – говорит с экрана боцман. – Пусть этот фильм в трудную минуту поднимает тебе не только настроение, но и кое-что еще…
– Не размагнитилась, – нежно говорит Кузьмич.
Пошел фильм. На экране появляется белоснежный океанский лайнер.
– Это не наш… – сообщает Кузьмич. – У нас попроще был.
Звучит немецкая речь. Кузьмич недоумевает, а Анна начинает все понимать.
– Да что же это такое? – никак не может врубиться Кузьмич. – Может, прокрутить?
– Пожалуйста, – говорит Анна и прокручивает.
Оказывается, это порнофильм, и невольные зрители попадают в самое пекло.
– Это… Анна И… Анна И… – от волнения Кузьмич даже стал заикаться. – Выключите, пожалуйста…
– Нет уж, раз начали, надо досмотреть. Чем кончится… Что она там сказала? «Дас ист фантастиш?»…
– Анна И…оанновна! – Кузьмич вскакивает, закрывая грудью экран. – Ну, Кошкин, ну гад! Ну, он мне встретится! Это он мне отомстил, гад. Я ведь эту гадость за борт выбрасывал, потому что это ведь… один душевный и телесный вред, а он…
Анна усмехается:
– Я вас прекрасно поняла, Геннадий Кузьмич, – все как надо: ерша, порнушку и в койку? По полной программе?
– Анна И… Да вы что?
Анна играет, и играет с удовольствием.
– Господин Мурашкин! Отныне прошу не подходить ко мне близко! Я буду общаться с вашим сыном, но не с вами. Вон, старый развратник!
68. Там же
Анна подбегает к окну и смотрит вниз. Там стоит смятенный Кузьмич и с надеждой смотрит вверх. Анна бросает в него злополучную кассету. Кузьмич обхватывает голову руками, как перед взрывом, потом хватает упавшую кассету, пытается порвать пленку и запутывается в ней, как Лаокоон.
Анна хохочет, да так, что садится под окном на пол. В ее глазах счастье.
69. Дом Мурашкиных. День
Анна занимается с Олегом. Она играет, он поет:
Не страшны мне ничуть расстояния,
Но куда ни привел бы нас путь,
Ты про первое в жизни свидание
И про первый рассвет не забудь.
В открытую дверь видна кухня. Кузьмич на цыпочках несет тяжелую кастрюлю. В сторону Анны он даже не решается смотреть.
