70. Там же
Олег распевается, Анна смотрит в окно и наблюдает забавную картину: Кузьмич разговаривает с внимающим ему петухом (говорит он, разумеется, и за петуха). Петух в чем-то обвиняет Кузьмича, тот оправдывается, но неубедительно, отчего выглядит совсем жалким. Наконец петух начинает наступать на пятящегося человека, толкать его в грудь и бить кулаками по скулам (кулаки, разумеется, Кузьмича). Один удар такой сильный, что Кузьмич падает на землю, но тут же вскакивает, оглядывается, не видит ли кто, вздыхает и начинает сыпать на землю куриный корм. Анна хмыкает, не удержавшись.
– Плохо? – спрашивает Олег.
– Хорошо, – говорит Анна.
– А как вы думаете, Ане понравится?
– Еще как понравится… Хватит болтать, всего два дня осталось. Боюсь, не успеем. Знаешь что, сегодня съезжу домой, а завтра, чтобы не терять время, останусь ночевать у вас.
71. Поселок Большие Сосны. День
Анна выходит из автобуса, недоумевая. Армейские машины, бронетранспортеры, спецназ в масках. В воздухе кружит военный вертолет. Анна спешит к дому Мурашкиных, подозревая, что там что-то случилось. Перед домом стоит «мерседес» с немецкими номерами. Анна входит во двор. Навстречу идет Кузьмич, но не сразу замечает Анну, настолько он расстроен, обескуражен, смят.
– Что тут у вас происходит? – спрашивает Анна, указывая взглядом на вертолет.
– Это… – Кузьмич расстроено машет рукой. – Давыда берут… Одноклассника моего.
– За что?
– Говорят, на красный свет проехал, штраф не заплатил. По радио сказали: «Закон у нас один для всех».
Анна усмехается, говорит негромко:
– Не простили.
– Что? – не понимает Кузьмич.
– Ничего. Вы так расстроены. Не уверена, что он так расстроился бы, если бы вас забирали.
– Кто знает… – говорит Кузьмич, еще раз машет рукой и, забыв вдруг об Анне, идет к дому и скрывается в нем.
Анна останавливается в нерешительности, смотрит на «мерседес», медленно идет назад, но у самой калитки останавливается и направляется в дом.
72. Дом Мурашкиных. Тогда же
Анна входит, останавливается, прислушивается.
В доме звучит напористая немецкая речь. За накрытым к чаю столом сидят Кузьмич, Олег, незнакомый лысенький мужчина и, спиной к Анне, крупная светловолосая женщина. Кузьмич видит Анну, приподнимается.
– А это Анна Иоанновна, училка из музыкалки. Уроки пения нашему Олежке дает. У нее папа тоже немец…
Женщина оборачивается. Это русская женщина, переставшая быть русской и не ставшая немецкой, грубая, вздорная и безвкусная.
– А это Катя, Олежкина мама… Приехала из Дюссель… никак не могу выговорить… Из Дюссель…
– Не важно откуда, важно зачем, – говорит женщина. – Очень приятно. – В речи ее противный немецкий акцент. – Сегодняшний урок придется отменить и вообще заканчивать. – Она оборачивается, показывая, что разговор окончен, но Анна продолжает стоять.
– Ах, да, – вспоминает женщина, достает кошелек, долго в нем роется, вытаскивает купюру, подходит к растерянной Анне и сует ей в руку.
– Здесь десять евро, – говорит она и прибавляет назидательно: – Это очень большие деньги. Вы свободны. Данке шён.
Она возвращается к столу, а Анна продолжает стоять, держа в руке купюру.
Немец что-то робко говорит, женщина по-немецки же возражает, и тот замолкает.
– Я не поеду, – сдавленно произносит сжавшийся, совсем потерянный Олег.
– Ты – мой сын, а я – твоя мать, и ты поедешь туда, куда я скажу, и будешь делать то, что я скажу, – говорит женщина тоном, не терпящим возражения.
– Вот, Катя хочет Олежку забрать к себе… Говорит, там медицина, может, операцию сделают, – сообщает Кузьмич Анне через голову своей бывшей жены. – А дом, говорит, надо продать…
Женщина оборачивается, смотрит на Анну, выражая предельное недоумение:
– Вы еще здесь? Я же сказала – свободна.
Анна бросает на пол деньги, мгновенно преображаясь в львицу, тигрицу ли, словом, в разъяренную женщину, подскакивает, упирая руки в бока:
– Нет, это ты, милочка, свободна!
Женщина в испуге отшатывается, этого она не ожидала. Ее немчик привстает, пытаясь защитить, но и ему тут же достается:
– И ты свободен! Забирай свою фрау и катись отсюда, как в сорок первом под Москвой!
– Их бин мутер! Я – мать! – придя в себя, возвышает голос незваная гостья, но голос Анны еще выше:
– Чёртова ты мать! Где ты была, когда он пеленки ночами стирал? Памперсов-то у нас не было! Где ты была, когда он голодал, чтобы ребенку детскую смесь купить? Германию утюжила? Знаем мы таких мутеров, из-за таких, как ты, обо всех русских женщинах дурная слава. Когда здесь стенка на стенку шли, вы там это по телевизору с пивком наблюдали и крутили пальцем у виска, а теперь, когда здесь денег больше, чем там, и земля золотая, о своих брошенных детях вспомнили! Налетели зернышек поклевать!
– Анна Ио… – пытается вставить словечко перепуганный Кузьмич.
– И ты свободен, – кричит ему в ярости Анна. – И ты, Олег, и ты, немец, – указывает она на дверь мужчинам. – Оставьте нас, мы тут по-женски, как две голубки, поворкуем.
73. Двор дома Мурашкиных. Тогда же
Кузьмич, Олег и немец сгрудились перепуганные у самой калитки. Из дома доносятся женские голоса, но, что говорят, не разобрать – над поселком гулко молотит лопастями большой военный вертолет.
Наконец гостья выскакивает. Лицо у нее красное и волосы всклокочены. Она все время говорит, перемешивая русские и немецкие слова.
– Самозванка! Хулиганка! Шарлатанка! Я найду на тебя управу!
На ходу она что-то говорит своему немчику. Тот кивает и бежит к машине. Незваные гости уезжают.
Анна по-разбойничьи свистит с порога, смеется и кричит Кузьмичу и Олегу:
– Ну что стоите, хозяева? Идите в дом. – И прибавляет озорно: – Дас ист фантастиш…
74. Дом Мурашкиных. Ночь
Олег спит на диване. Анна – за ширмой на кровати. Кузьмич – на веранде на раскладушке. Заложив руки за голову, он смотрит в потолок и шепчет, как бы репетируя:
– Вы только не подумайте ничего плохого, Анна Иоанновна, но я пришел вам сказать, что с вашим появлением в нашем доме моя жизнь переменилась. Она озарилась… – Следует заминка, и Кузьмич начинает снова: – Вы только не подумайте ничего плохого, Анна Иоанновна, но я пришел вам сказать, что с вашим появлением в нашем доме моя жизнь озарилась… – И снова затык.
75. Там же
Часы в доме бьют двенадцать. Скрипят половицы. В белой майке, заправленной в черные трусы с отглаженными стрелками, Кузьмич входит в комнату. Убеждается, что Олег спит, и смотрит с надеждой на ширму. Он произносит заученный текст про себя – это отражается в мимике и движениях. Анна за ширмой всхрапывает. Объяснение мгновенно прерывается, на лице Кузьмича появляется радостная улыбка, которая бывает у всякого, кто видит или хотя бы слышит, как спит любимый человек. Осторожно, на цыпочках, он уходит.
