Я тоже ужасно рада.
It does not happen
[14].
Нет, бывает, Ляля обещала, что бывает.
Он сделал еще шаг и протянул руку:
– Michelle! Will you marry me?
[15]
Конечно, это была шутка! Потрясающий взрослый джазист, наверное англичанин, от одного голоса мурашки по спине побежали. И руки! Разве у мужчин бывают такие красивые руки с длинными ухоженными пальцами? И легкий запах табака и, кажется, рома, как в каком-нибудь старинном романе Ремарка. Сказочная невозможная шутка! Но почему бы и не пошутить, все равно она в другом мире? А собственный мир так грустен и несовершенен.
Конечно, это была шутка. Чудесная иностранная девочка с теплыми глазами и тонкими прекрасными руками. Ловкие нарядные ботинки, дорогая пижонская курточка, дорогой плеер, модный рюкзачок. Но почему бы и не пошутить, все равно он скоро уедет из этого прекрасного недоступного мира. А собственный мир так скучен и несовершенен.
И там было еще двое музыкантов, – как это Мишель их совсем не заметила? Смешной толстый американец Гарри и белобрысый парень с длинным именем Ростислав. Как он удивился, что Мишель понимает по-русски! Музыканты тут же принялись болтать и выпендриваться сразу на двух языках, точь-в-точь израильские мальчишки, но посмотрели на молча улыбающегося англичанина и взялись за свои инструменты. Оказалось, группа репетирует к завтрашнему концерту и бар не работает, но англичанин только моргнул стоящему вдали официанту, и для Мишель лично был сварен чудесный терпкий шоколад и зажарена румяная толстая курица, которую они дружно прикончили.
Потом все-таки началась репетиция, играли они прекрасно, просто упоительно играли, и Таки (так забавно звали англичанина) негромко повторял сказочные, навсегда волшебные слова «I love you, I love you, I love you». И почему-то хотелось плакать и умирать от счастья, хотя это были просто слова давно знакомой песни.
Потом совсем стемнело, и они все вместе отправились провожать Мишель до Старой площади, но как только миновали Тинскую, Гарри с Ростом ужасно заспешили и распрощались, и только англичанин совсем не торопился. Тихо улыбаясь, он шел рядом, можно руку протянуть и дотронуться, и рассказывал об улицах Праги и старинных красивых домах на набережной. Как жаль, что Сабринка жила в центре и дорога оказалась такой короткой!
– О, – засмеялся Таки, – я каждый день прохожу по этой улице! Дом номер тринадцать, тебя это не пугает?
Он говорил удивительно понятно, какое счастье, что их так хорошо учили английскому.
– Совсем нет. В Израиле тринадцать – счастливое число. К тому же я сама родилась тринадцатого, смешно, правда?
– Правда? – непонятно удивился и обрадовался Таки. – А в каком месяце?
– В октябре. Под знаком Весов. Мама смеется, что я всю жизнь ищу равновесия. И конечно, никогда не нахожу.
Он вдруг остановился прямо посреди улицы и стал рыться в карманах. На свет появились пачка сигарет, удивительно чистый носовой платок (видел бы Эли!), зажигалка, записная книжка и, наконец, паспорт в аккуратной кожаной обложечке.
– Вот! – немного растерянно сказал Таки и развернул паспорт.
На внутренней странице четкими английскими буквами было написано: «Poll McCarthy. October / 13 / 1976».
Человеку свойственно мечтать о чем-то прекрасном и невозможном. Кому как не Мишель об этом знать! А если твои детские несбыточные мечты вдруг становятся очевидной и потрясающей реальностью?
Она сидит в уютном мягко освещенном помещении паба. Совершенно одна, за центральным столиком, хотя зал полон и даже небольшая очередь желающих скопилась у входа. Элегантный невидимый официант, не спрашивая заказа, ставит на стол большую чашку шоколада (что поделаешь, она так и не полюбила это горькое колючее пиво). Музыка плывет в теплом воздухе. Манящие английские слова, однообразный качающий ритм. Высокий худой солист смотрит только на нее.
I need you, I need you, I need you…
I love you, I love you, I love you…
I want you, I want you, I want you…
Потом будет перерыв, он подойдет к ее столику, никого не замечая, хотя все слушатели тут же начнут с любопытством оглядываться. Он отодвинет тяжелый старинный стул, улыбнется, глянув на ее шоколад, сядет напротив и прижмет к губам ее руку…
Сейчас будет наконец перерыв. И можно будет подойти к ее столику, наплевав на любопытных зевак. Ну конечно, шоколад, официант Мартин давно заметил и приносит без заказа. На мгновение не думать ни о чем, просто смотреть в чудесные теплые глаза, просто прижать к губам ее руку…
* * *
Смешно сказать, но впервые в жизни Таки совершенно не знает, что делать. Эта непостижимая девочка, свободно говорящая на разных языках. Россия? Израиль? Абстрактные чужие слова. Как она рассмеялась в тот первый день, когда он брякнул про женитьбу. «Ты предпочитаешь венчаться или стоять под хупой?» С трудом сообразил, что такое хупа, видел когда-то в американском кино. Кажется, в Корке никогда не жили евреи, по крайней мере, он никогда об этом не думал.
И как все совпало, это волшебное имя, общий день рождения, одинаковое неумение жить в привычном нормальном мире. Как славно она рассказывает про свою страну, крошечную жаркую страну, где совсем нет воды, но созревают два урожая в год, а шумные разноязыкие люди гневно спорят, дружно танцуют, нестерпимо балуют детей и постоянно ждут войны. Почему эта маленькая инопланетянка понимает то, что не в силах понять отец, братья, Клара?
Через месяц он уедет домой. Вечная слякоть, ветры, распаренная гудящая кухня в ресторане, милые незатейливые родные. Мама мечтает, что он станет поваром.
У нее аристократическая семья, еще прадед был профессором математики, большая библиотека, редкие музыкальные записи, старинное пианино. «Когда-то подарили маме или даже бабушке, с трудом получили разрешение на вывоз». Он не понял про вывоз, но это ничего не меняло.
Вчера после концерта позвонил Кларе и сказал, что не нужно приезжать. Кажется, она растерялась, впрочем, все это неважно. Даже трудно представить, что еще недавно хотел ее увидеть.
* * *
Поздний вечер, Мишель и Таки тихо бредут вдоль спящей реки. Совершенно одни в прекрасном сказочном городе, в прекрасном сказочном мире. Конечно, Сабринке пришлось все рассказать. Как хорошо, что она не ворчит и не требует раннего возвращения. А вчера вообще уехала в Бордо на семинар, кажется на три или четыре дня.
Таки покупает ей букетик голубых незнакомых цветов, привычно поддерживает под локоть на лестнице, закрывает плечом от ветра с реки. Даже Гинзбург не придумал бы повода для критики.
Вода кажется черной в темноте, чернее неба над головой. Или это небо опрокинулось в реку? Или так закружилась голова, потому что Таки обнимает ее. Обнимает крепкими ласковыми руками, целует в глаза, в шею, в распахнутый ворот рубашки. «Земля поплыла под ногами, – говорит Ляля, – и мир опрокинулся».
