Впервые он увидел Орну на последнем курсе университета и понял – это его спасение, его точка опоры, единственная надежда выжить в чертовом израильском мире.
С десяти лет быть изгоем, глупым русским в глаженых рубашках. Другие ребята как-то легко вписались, но его крепко держали родительские предрассудки: не болтать, не кричать, не перебивать старших. И вставать, когда входят гости. И открывать дверь женщине. И говорить только по-русски! Со всеми знакомыми говорить только по-русски!
Они хоть задумывались, как он выглядел среди одноклассников?!
И все время в ушах: «Москва, Москва…» – три сестры вместе столько не ныли и не причитали! «Ах, музеи, ах, спектакли, Третьяковская галерея, зал Чайковского…»
Зачем же вы уехали, черт возьми, зачем увезли его из этого рая?!
Конечно, Орна дразнилась, высмеивала одежду и акцент, но, если задуматься, ей тоже нелегко пришлось. Его родители со своими закидонами и нелепыми подарками, его русские приятели из университета. Приятелей она особенно не выносила, злилась, что много пьют, много вспоминают, слушают непонятные песни. Русский язык у нее просто отчаяние вызывал, кассеты Окуджавы в мусорный ящик выбросила. Хотя Окуджаву как раз вскоре перевели на иврит, нашлись любители.
Он многое помнил из московской жизни: огромные высокие комнаты, хлопанье дверей, кипящий чайник на плите. И бесконечные разговоры на кухне, шумные разговоры и споры до глубокой ночи в кругу таких же романтиков-сионистов, как его родители. Почти все они потом отвалили, в Америку конечно. И еще запомнилась фраза: «Это не по телефону». Сами разговаривали по телефону с утра до вечера и сами же ее твердили!
По воскресеньям его водили в театр или на музыкальные утренники. Нужно было надевать выходные колючие брюки, тяжелые пальто и шапку с меховыми ушами. Долго ехали на метро, поднимались и спускались по движущимся лестницам, что немного искупало скуку предстоящего концерта. Но к музыке привязался, уже в Израиле освоил гитару и ударные, в старших классах вовсю завлекал девчонок. А из театров почти ничего не мог вспомнить, кроме нелепой сказки про Синюю птицу. Зачем-то ее искали, какие-то дети бродили по сцене и разговаривали с умершими дедушкой и бабушкой. Натуральный фильм ужасов!
И еще устраивались пикники: варили картошку в мундире, крутые яйца, собирали в рюкзаки хлеб и яблоки. Потом долго ехали на медленном стучащем поезде, долго шли по тропинке к просторной поляне, все возбужденные, нарядные. Мама покрывала голову большим красивым платком, хотя было совсем тепло. Для него тоже везли специальную шапочку, черную бархатную шапочку без козырька, но надевать ее было нельзя, пока не приходили на место. На поляне вешали огромную белую простыню с синими полосками, дружно пели красивую непонятную песню… Он быстро запомнил слова: «Кол од балевав пнима…»
[19]
Да! Во главе всего стояла идея! Они боролись. Они хотели жить в своей стране, петь свой гимн и соблюдать традиции своего народа. Можно ли быть такими безграмотными безмозглыми мечтателями! Взрослые женатые люди, с высшим образованием. Ведь ничего не понимали ни про страну, ни про традиции! Близко не представляли, какая пустыня их ожидает. Горячая, жесткая и единственная Земля. Разве они могли понять? Ничего не знали, кроме перевранного текста «Ха-Тиквы». Даже его бархатную черную кипу пришлось выбросить, оказалось, такие носили только сефарды-ортодоксы.
Нет, эта девочка ему положительно нравилась! Впрочем, почему девочка? Так, первое впечатление из-за нежного круглого подбородка. И ресницами хлопает, как его дочка Мор. А грудь совсем не детская, тяжелая, даже в пиджаке не скрыть. И какой идиот придумал для женщин деловую одежду? Вопросы она толковые задает, явно работает не первый год, плюс университет, плюс стаж, – значит, ей лет тридцать. Наверное, давно замужем и дети есть. В России рано детей заводят. Его мать тоже родила рано, сразу после окончания института.
А Орна не хотела детей. То есть она хотела, но «потом» – после поездки в Таиланд, завершения нового проекта, путешествия по Южной Америке. Всегда находилась новая причина, он не спорил, тем более Орна была на два года старше. Он долго не мог поверить в серьезность их брака, слишком часто она смеялась, называла его русским медведем, хвасталась подружкам как некой диковинкой. И все казалось, что завтра ее увлечение пройдет, как прошла страсть к собиранию индийских масок или занятиям йогой. Даже после официальной регистрации и хупы, на которой его мать глупо и неуместно расплакалась, почти ничего не изменилось. Только купили новый шкаф в спальню и переставили письменный стол подальше от телевизора, чтобы он мог работать над диссертацией. К сексу Орна относилась, как к веселому спорту, бесстыдно раздевалась, легко меняла позы, могла обнимать одной рукой и при этом в другой держать мороженое или телефонную трубку. Сначала его это смущало, потом стало казаться забавным, потом немного наскучило конечно.
Кошмар начался несколькими годами позже. Вдруг оказалось, что у всех друзей и знакомых давно есть дети, у некоторых даже двое-трое, и Орна страстно (как и во всех своих увлечениях) загорелась идеей материнства. Но… ни бурный секс, ни обязательные и нудные, как ходьба в тренажерном зале, объятия не принесли результата. Тогда она бросилась по врачам, завалила дом витаминами, термометрами и графиками собственных месячных циклов. Спать с ней теперь требовалось строго по расписанию, не чаще двух раз в неделю, и обязательно в день, когда поднималась какая-то таинственная температура. Он с тоской смотрел на младенцев в колясках, на школьников, бегущих по тротуару. Неужели все эти дети запросто родились у своих мамаш?
– Слишком долго пользовались контрацептивами, – сказал врач, отводя глаза, – плюс две прерванные беременности в молодом возрасте. Но нельзя терять надежду, попробуем искусственное оплодотворение.
Он не стал спрашивать Орну про прерванные беременности, лежачего не бьют.
Пять лет. Пять лет истерики, слез, унизительных процедур и анализов. Потом в чужой стеклянной колбе чужая рука соединила их клетки. Еще восемь месяцев страха и надежд, пока из операционной не позвали посмотреть на двух недоношенных сморщенных младенцев, – сына и дочь. Он был страшно рад за Орну, за конец ее мучениям. Она назвала детей Шай и Мор, как раз вошли в моду короткие бесполые имена.
ДОКЛАДЧИК ОКАЗАЛСЯ УМОПОМРАЧИТЕЛЬНЫМ
Докладчик оказался умопомрачительным! Роскошный тип в светлом мешковатом костюме. Интересно, сколько нужно отдельно заплатить за такую вот мешковатость? Дорогая рубашка в тон, ворот небрежно распахнут, бесшумные легкие туфли. Точен и остроумен, вежлив и снисходителен.
Я уткнулась в программку конференции. Израильтянин! Вот почему такой странный, еле уловимый акцент. И веселая кудрявая борода. Прямо-таки живой царь Соломон! Мудрый и справедливый. И еще, наверное, ласковый и страстный. И концы слов растягивет, будто поет восточную песню.
