– Вы рассердились? – жалобно морщится Женька. – Пожалуйста, не думайте, Томер очень хороший! Оказывается, у него в Австралии была любимая женщина. Они когда-то уехали вместе после университета, но Томер вернулся, потому что хотел жить на родине, а она обещала приехать, но не приезжала. А он ждал и ждал… И тут случайно появилась я, и все окончательно запуталось. Понимаете, он уехал, чтобы разобраться! А письмо с плохой отметкой за психотест случайно пришло в тот же день. Я все придумала!
– Я совсем не сержусь, с чего ты взяла. Просто меня волнует твое здоровье. Кстати, ты ведь принимала антидепрессанты после больницы?
– Нет, я их сразу бросила. Доктор, миленькая, я боялась вам сказать, вы такая добрая и так за меня переживали. Я никогда, никогда не забуду! Но у меня нет депрессии, честное слово! И у мамы не было! Бабушка всегда это говорила. Просто им всем ужасно не повезло. Сначала дедушка умер, он был намного старше и всегда тяжело болел, они с бабушкой даже познакомились в больнице, представляете? Потом случилось несчастье с бабушкиной старшей дочкой, ее несправедливо исключили из университета. Потом мама влюбилась в директора школы! Он у них физику преподавал, совсем старый, лет сорока, наверное, давно женатый. А маме физика не давалась, и он предложил отдельно заниматься после уроков. Бабушка говорила, что я в него такая способная, легко учусь… Ненавижу!.. – Женька так сжимает кулаки, что палец белеет под новеньким кольцом. – Он сказал, что мама все врет, представляете?! Что она все врет и хочет свалить на него свою распущенность и безнравственность! Маму выгнали из школы, бабушка поменяла квартиру на плохую и маленькую, но в другом районе. Конечно, она страдала и ругала маму, мама злилась и уходила из дому, а я с самого рождения была никому не нужна. Нет, не так! После маминой гибели бабушка очнулась, она меня очень-очень любила! И еще она все время ждала свою старшую дочь. Каждый вечер повторяла: «Вот найдется Аня, и все станет хорошо». Вы не думайте, бабушка никогда бы меня в интернат не отдала! Но она заболела раком.
– Раком желудка?
– Да. А как вы догадались?
Мне вдруг кажется, что земля уплывает из-под ног, хотя мы сидим на втором этаже прочного каменного здания. Нет, не может быть! Этого не может быть! В программе ясно сказано – живых свидетелей не осталось.
– Как звали твою бабушку?
– Надя. Надежда Петровна. А дедушку – Михаил.
Ну да, Михаил Исаакович Гуревич, в российском сокращении – Миша.
Кажется, я говорю это вслух, потому что Женькины глаза выкатываются на пол-лица.
– Почему вы спрашиваете? Вы их знали?! Аня! Тетя Аня, это ты?!
Выходной день все-таки очень утешает в жизни. Я валяюсь в кровати и рассматриваю фотографии, развешанные по стенам в красивых деревянных рамочках. Рамочки, конечно же, работа Зорика. Собственно, здесь почти всё – работа Зорика, и резные тумбочки, и карниз, и комод. И дом, в котором я теперь живу – это дом Зорика. В один прекрасный день он решил, что ничем не хуже Томера, и перетащил к себе все мои вещи, включая мольберт и швейную машинку. Оказалось, что одна спальня и одна мастерская вполне вмещают двоих людей! Правда, мольберт часто задвинут в угол, но мне в последнее время все равно некогда рисовать, потому что по вечерам я забираю Мишу. Женька перешла на второй курс, предметы очень сложные, а мне как раз очень полезно гулять по вечерам. Мише исполнилось два года, он совершенно замечательный, самый умный и красивый из всех детей на площадке, и Зорик зря смеется, что бабушкины чувства не контролируются умом.
Как быстро летит время! Говорят, это признак старения, потому что в детстве время проходит медленно и вмещает тысячу разных событий. К сожалению, появились и другие признаки старения – морщинки, круги под глазами, седина на висках. Волосы приходится красить уже по-настоящему. Правда, я много болела, особенно в последний год, даже попала в реанимацию с менингитом.
Приходится признать – мои старания много нового не принесли, как и предполагалось, биотерапия разрушительно действует на врача. Что ж, отрицательный опыт – тоже опыт. Возможно, он поможет ученым будущего. Нет, я не бросалась на амбразуру и не рисковала без нужды. Уже в первый год, после вмешательства в Линину беременность, стало понятно, как это опасно. Кстати, дети прекрасно развиваются, только девочка, вопреки моим планам, оказалась черноглазой восточной красавицей, в папу Тома. Зато мальчик – сероглазый рыжик в локонах и веснушках, вот забавно!
После выздоровления мужа Латифы и моей повторной пневмонии я старалась обходиться конвенциональным лечением, честно направляла на химиотерапию и операции, выписывала антибиотики. Я дала себе слово прекратить произвол – ведь меня послали изучать уровень медицины, а не умирать с каждым больным и нарушать временные связи. Но еще два раза пришлось сорваться. Годовалый малыш подавился куском яблока, кусок этот проскочил слишком глубоко и закрыл сразу оба бронха. Крупный красивый мальчик, похожий на Мишу, он уже перестал дышать, сердцебиение падало, и я поняла, что обязана вмешаться хотя бы для собственного спасения – иначе просто умру от ужаса. А буквально назавтра молодой мужчина обратился к нашей медсестре с жалобами на боли в груди. Она честно измерила давление, сделала ЭКГ и попросила принести старую кардиограмму для сравнения. И он послушно отправился домой, пешком по жаре, взял кардиограмму и даже сумел вернуться и подняться на второй этаж.
Я нашла его у лифта, уже без сознания, пульс не определялся. И ни одной живой души вокруг! Потому что весь персонал ушел домой вовремя. А мой телефон остался на столе в кабинете. К счастью, тромб оказался совсем рыхлым, он мгновенно растворился, но пришлось расплачиваться менингитом.
Я лежу и рассматриваю фотографии в рамочках. Женька в свадебном платье, немыслимо красивая, стоит между мной и Томером, дочка Элиэзера в мантии адвоката, новорожденный Миша и Миша теперяшний – верхом на пони, Латифа под руку с мужем, Надежда и Михаил Гуревичи в тяжелых старомодных костюмах. Эту последнюю сильно увеличенную фотографию Женька подарила мне на прошедший день рождения. Она уверяет, что я жутко похожа на своего отца, Михаила Исааковича, он тоже был темноволосым и зеленоглазым. Немного непонятно, как можно судить про цвет глаз на черно-белой фотографии ужасного качества, но зато я первый раз в жизни на кого-то похожа!
Я лежу и совсем никуда не спешу, выходной день, за окном мелкий дождик, Зорик уехал за продуктами… Розовый куст за окном здорово вырос и весь усыпан яркими роскошными бутонами. Мандариновые деревья тоже в цвету, наверное, будет большой урожай. Миша называет мандарин «ба-ба-бим», ужасно смешно.
Я лежу и умираю от тоски. Все ужасно-ужасно смешно! И ужасно страшно. И ужасно безнадежно. Да, именно ужасно, никакое другое слово не приходит в голову. Я поступила ужасно легкомысленно и нелепо. Я нарушила все рекомендации и вступила в близкие отношения с местными людьми. Я сорвала собственное здоровье и не доказала ничего нового в области биотерапии. Конечно, история с Женькой не только моя вина, а собранный материал по генетике анемий – редкий и интересный, но это ничего не искупает. Потому что я совершенно не знаю, как быть дальше.
