Нестерпимо захотелось выпить. Даже нажраться, просто чтобы усыпить проснувшуюся совесть, которую не смог бы теперь побороть ни один психолог.
Проведя ладонью по лицу, ученый выглянул в окно. Темный силуэт быстро приближающегося вертолета был хорошо различим на фоне звездного неба.
Юрий резко встал, вцепился руками в подоконник.
Меж тем винтокрылая машина уже достигла лагеря. С обеих сторон пассажирского отсека выпали фалы, по которым тут же начали спускаться бойцы подкрепления. Прикрывая их, с борта застрочили несколько автоматов.
Штурмовики в долгу не остались. Хлопки множества выстрелов смешались с длинной пулеметной тирадой, град свинца обрушился на десантирующихся спецназовцев, на вертолет, пробить броню которого не удавалось – пули попросту рикошетили от фюзеляжа.
Затаив дыхание, ученый из окна дома следил за вертолетом, гадая, что происходит в лагере. Профессор видел лишь, как скользнул вниз последний спецназовец, как машина набрала высоту и сменила позицию…
Ярко-желтая вспышка разогнала темноту, отпечатавшись на сетчатке Белова. На миг стало светло будто днем, а потом от земли отделилась ракета и, оставляя за собой жирный дымный след, понеслась к вертолету. И когда профессору показалось, что трагедии не миновать, пилот резко взял вправо – снаряд пролетел мимо.
Юрий облегченно выдохнул, не сразу обратив внимание, как вокруг хвоста винтокрылой машины возникло странное голубое сияние. Пилот тоже не заметил этого. А потом стало поздно. Мощнейший разряд тока поразил вертолет, сотни крошечных молний пробежали по корпусу, выжигая электронику, убивая все живое, находящееся внутри. Оба винта сразу закоптили, заглохли, продолжая вращаться уже по инерции. Повисев в воздухе еще долю секунды, машина камнем устремилась к земле и разбилась недалеко за пределами лагеря. Взрыв был такой мощный, что пол под ногами Белова дрогнул, заставляя профессора упасть.
Тихо хрипя на грязном, пропитанном радиоактивной пылью линолеуме, ученый слушал далекие раскаты выстрелов, вдыхал запах горящего пластика, паленого мяса, бензина, пороха и черт знает чего еще, а в мозгу его истошно пульсировала только одна мысль: это конец.
Поддавшись нестерпимому чувству тревоги, Белов вскочил на ноги и вылетел из дома, устремившись неизвестно куда. Кусты, заборы, деревья, овраги и остовы автомобилей слились для беглеца в одну сплошную черную линию, конца которой не было. Сердце профессора колотилось в сумасшедшем ритме, в груди жгло, тело, заточенное в комбинезон, покрылось липким потом, а мозг забыл обо всем: к черту аномалии, к черту бандитов и мутантов, саму Зону – к черту! Тяжело глотая ртом воздух, Юрий упрямо несся вперед, оставляя позади своих погибших друзей, годы кропотливой работы над «Радиантом», всю свою прошлую жизнь и пахнущую горелым пластиком смерть, которая в этот раз чудом пощадила ученого.
Но силы все же покинули Белова, и он рухнул у корней кривой березы, впиваясь в землю ногтями.
А потом его накрыло.
Осознание безысходности обрушилось на Юрия как цунами, затопило его, вымывая из потаенных уголков памяти все самое плохое и страшное. И, по мере погружения в эту мешанину, Белову стало вдруг все равно, нашли СУМ или нет, что с устройством будет дальше, что случится с ним самим. Руки отказывались слушаться, голова кружилась, ноги занемели, превратившись в бесполезные отростки, волосы по всему телу встали дыбом. Хотелось орать до боли в горле и потери голоса, но ученый смог выдавить из себя лишь жалкий тихий хрип.
Так и лежал профессор, уткнувшись лицом в песок, мало-помалу понимая, что довелось ему пережить и чего избежать часом раньше. До самого рассвета он слышал рядом с собой тихие, мягкие шаги, сиплое дыхание, а иногда – утробный рык, но не обращал на эти звуки никакого внимания.
Восходящее солнце он застал сидя, с автоматом на коленях, прислонившись спиной к шершавому древесному стволу. Мысли обрели некую ясность: хоть и с трудом, но их удалось разложить по воображаемым полочкам.
В планах на ближайшее время у Белова было одно: выбраться к военным. Он надеялся, что они примут его под свою защиту – все необходимые документы у Юрия всегда были с собой. Осталось только решить, куда идти. Вернуться в разрушенный лагерь было бы, в принципе, самой здравой идеей, если бы не два «но»: во-первых, там до сих пор могли орудовать боевики, а во-вторых, ученый совсем не помнил дороги. Значит, нужно было искать блокпост или патруль.
Профессор проверил автоматный магазин, положил оружие рядом, осмотрел себя: после всех злоключений оранжевый комбинезон из-за налипшей на него грязи превратился в коричневый, рукав протерся до дыры, штанина была порвана, а нашивки содрались и потерялись.
Вжикнув молнией, Юрий достал из кармана процессор «Радианта», убедился, что все в порядке, и убрал обратно.
Солнце тем временем поднялось над кромкой леса, одиноко зависнув в кристально чистом, безоблачном небе. Высокие сосны справа качали кронами в такт ветру, слева, в бесконечном ржаво-зеленом поле, верещала какая-то птица.
Профессор, опираясь на ствол дерева, тяжело поднялся.
Впереди у Белова была дорога в неизвестность.
Глава 2
В обществе, где на несколько сотен человек Стрелка была единственной девушкой, ей не требовалось прилагать никаких особых усилий для того, чтобы привлечь мужское внимание. Порой не успевала сталкерша утром спуститься в бар и попросить у Вентиля завтрак, как дорогу ей преграждал очередной поклонник, а иногда и не один. Но все эти мужчины походили друг на друга как две капли воды: грязные, разящие алкоголем придурки, строящие из себя героев. Стрелка ничего общего с ними старалась не иметь. Обычно пары колких фраз оказывалось достаточно, чтобы неудачливые ловеласы либо отваливали сами, либо их уводили под руку более трезвые товарищи. Но попадались и особо непонятливые упрямцы, наивно полагающие, что «девка у них на крючке».
– Пойдем же, красавица, ты такого артефакта в жизни не видела! – Пары алкоголя, испускаемые ее новым проспиртованным почитателем, заставили девушку сморщиться от отвращения.
Помимо воли ей вспомнился случай, произошедший чуть более полугода назад. В тот вечер Стрелка случайно оказалась в баре «Чикаго» совсем одна, без двух своих товарищей, обычно сопровождающих ее всюду. Получилось так, что сталкерша под всеобщим вниманием голодных до женской ласки бродяг не смогла вымолвить ни слова, а лишь забилась в угол и рыдала навзрыд, умоляя ее не трогать. И еще не один раз такое бывало, пока путем усердных тренировок и практики под бдительным присмотром Горды девушке не удалось, наконец, изгнать из себя страхи и ужасы, порождаемые психологической травмой.
Стрелка покачала головой, словно вытряхивая из нее дурные мысли, но стоящий напротив урод – по-другому назвать его язык не поворачивался – воспринял это как отказ.
– Бармен, коньяка нам! – проревел он, подняв руку. К этому моменту ухажер умудрился привлечь внимание абсолютно всех, кто находился в зале, и теперь два десятка пар глаз наблюдали за этой сценой, ожидая, что будет дальше.
