Когда уехала и Рената, Воэн вышел из машины. Я наблюдал, как он идет по парковке к дверям здания, и размышлял, почему он выбрал меня – я уже видел себя за рулем машины-мишени, едущей навстречу Воэну или какой-то посланной им жертве.
Воэн был все в тех же несвежих джинсах, которые стягивал с тугих ягодиц во время полового акта, когда я вел автомобиль. На нижней губе образовалась язвочка, которую он задумчиво пожевывал. Я глядел на это крохотное отверстие со странным очарованием, чувствуя, как растет сексуальная власть Воэна надо мной – власть, частично завоеванная аварией, запечатленной в изрезанных контурах его лица и груди.
– Прости, для меня мука входить и выходить из офиса, не говоря уж о том, чтобы приставать к продюсеру, которого я едва знаю. В любом случае шансов на то, что она заполнит анкету, практически нет.
– Мне бы только передать ей опросник.
– Я понимаю, вы, возможно, очаруете ее.
Воэн стоял ко мне спиной, ковыряя сломанным зубом язвочку. Мои руки, словно не повинуясь ни телу, ни разуму, повисли в воздухе, нацеливаясь обхватить талию Воэна. Он повернулся с ободряющей улыбкой на порезанных губах, выставив лицо в самом выгодном ракурсе – три четверти, как будто явился ко мне на прослушивание к телециклу. Он говорил спертым и смущенным голосом, как из облака гашишного дыма:
– Баллард, она главный персонаж в фантазиях всех, кого я опрашивал. И времени почти не осталось, хотя вы слишком озабочены собой, чтобы это понять. Мне нужны ее ответы.
– Воэн, вероятность ее гибели в автокатастрофе слишком мала. Вам пришлось бы преследовать ее до Судного дня.
Стоя за спиной Воэна, я уставился на расселину между его ягодицами, желая, чтобы фотографии автомобильных крыльев и лобовых стекол сложились в настоящую машину, в которой я мог бы обхватить руками его тело, как приблудного пса, и всеми способами дразнить его раны. Я представлял, как решетки радиатора и приборные доски смыкаются вокруг нас, пока я расстегиваю пояс Воэна, стягиваю с него джинсы и проникаю в анус, как в самый изящный задний бампер, и мой член объединяется с великодушной технологией.
– Воэн…
Он смотрел на выставочное фото актрисы, опирающейся на автомобиль. Позабыв сигарету на краю пепельницы, Воэн взял карандаш с моего стола и заштриховывал участки тела актрисы, обведя ее подмышки и декольте. От его тела поднимался запах сырости: смесь анальных выделений и охлаждающей жидкости. Карандаш все глубже вдавливался в снимок. Заштрихованные места начали прорываться под нажимом, сломанный карандаш прокалывал картонную подложку. Воэн отмечал точками места салона, нанося удары по рулевой колонке и приборной доске.
– Воэн! – Я положил руку ему на плечо.
Его тело тряслось от приближения оргазма; ребро левой ладони он приложил, как каратист, к паху, словно пытался поранить сам себя, гладя через ткань восставший член, а правой рукой ощупывал изуродованные фотографии.
Я с беспокойством отпустил плечо Воэна. Его крепкий живот был покрыт ажурными шрамами. На правом боку рубцы образовали трафарет для моих пальцев, шаблон ласк, подготовленный годы назад в уже забытом столкновении.
Сдерживая мокроту в горле, я протянул пальцы к шрамам, к пяти отметинам, образующим круг над костью таза. Воэн молча смотрел на мои пальцы, застывшие в нескольких дюймах от его кожи. Галерея шрамов покрывала грудь и живот. Правый сосок, порезанный и неправильно заживший, теперь всегда бодро торчал.
В вечерних сумерках мы вышли на стоянку. Вдоль насыпи северного шоссе поток машин тек вяло, как кровь в умирающей артерии. Два автомобиля были припаркованы у «Линкольна» Воэна в центре пустой парковки: патрульная полицейская машина и белый спортивный седан Кэтрин. Один из полицейских проверял «Линкольн», вглядываясь через пыльные стекла. Второй полицейский стоял у машины Кэтрин и о чем-то ее расспрашивал.
Полицейские узнали Воэна и помахали ему. Решив, что они приехали допросить меня о моей растущей гомосексуальной привязанности к Воэну, я виновато отвернулся.
Пока полицейские говорили с Воэном, ко мне подошла Кэтрин.
– Они хотят расспросить Воэна о происшествии у аэропорта. Там был какой-то пешеход… Они считают, что его задавили намеренно.
– Пешеходы Воэна не интересуют.
Получив ответ, полицейские вернулись к своей машине. Воэн смотрел им вслед, подняв голову, как перископ, как будто читая что-то над поверхностью их разумов.
– Лучше тебе отвезти его, – сказала Кэтрин, направляясь к Воэну. – Я поеду следом в своей машине. А твоя где?
– Дома. Я не смог выехать – такое движение…
– Пожалуй, я поеду с вами. – Кэтрин вглядывалась в мое лицо, словно заглядывала в водолазный шлем. – Ты точно сможешь вести?
Поджидая меня, Воэн потянулся на заднее сиденье своего автомобиля за белым свитером. Когда он снял джинсовую куртку, угасающий свет выхватил шрамы на животе и груди – созвездие белых зазубрин, опоясывающих тело от левой подмышки до паха. Машины, в которых Воэн специально разбивался ради моего будущего удовольствия, создали поручни замысловатых половых актов, зацепки для странных поз на задних и передних сиденьях, необычных актов содомии и минетов, которые я буду исполнять, двигаясь по его телу от одной зацепки к другой.
Глава 17
Мы застряли в громадной пробке. От перекрестка шоссе с Вестерн-авеню до въезда на эстакаду полосы были забиты транспортом; на ветровых стеклах машин тускнел свет плавящегося солнца, заходящего за западными пригородами Лондона. Стоп-сигналы сияли в вечернем воздухе, среди громадного озера нитроэмалевых корпусов. Воэн сидел, выставив руку из пассажирского окна и нетерпеливо похлопывая по дверце. Кулаком второй руки он постукивал по приборной доске. Справа, с высокой стены двухэтажного аэропортовского автобуса на нас смотрели лица пассажиров. Они напоминали ряд портретов в колумбарии. Громадная энергия ХХ века, достаточная, чтобы увести планету на новую орбиту, вокруг звезды получше, уходила на поддержание этой безмерной неподвижной паузы.
Полицейская машина промчалась вниз с эстакады, мигая фарами; синяя мигалка на крыше хлестала темный воздух. Над нами, на гребне восходящей полосы, двое патрульных отжимали поток машин от ближнего тротуара. Предупреждающие сигналы на треножниках ритмично мигали: «Снизить скорость… Авария… Авария…» Через десять минут мы добрались до восточного конца эстакады и увидели место аварии внизу. Машины одна за другой объезжали круг полицейских мигалок.
В аварии на перекрестке восточного съезда с эстакады и Вестерн-авеню столкнулись три машины. Вокруг них образовался небольшой лагерь: полицейская машина, две «Скорые» и эвакуатор. Пожарные и полицейские суетились вокруг пострадавших автомобилей, ацетиленовыми горелками прорезая двери и крыши. На тротуарах собирались зеваки, на пешеходном мостике через Вестерн-авеню плечом к плечу у металлических перил стояли зрители. Одну – самую маленькую – из машин, участвовавших в аварии, желтую спортивную итальянку, почти полностью смял черный лимузин с удлиненной колесной базой, перескочивший островок безопасности. Лимузин вернулся через бетонный островок на свою полосу, ударил в стальную опору дорожного указателя, сокрушив радиатор и колесную дугу, и в свою очередь получил удар от такси, свернувшего на эстакаду от Вестерн-авеню. Такси опрокинулось, и корпус искривился градусов на 15. Спортивная машина лежала перевернутая на разделительной полосе. Группа полицейских и пожарных, приподняв машину домкратом, обнаружила два тела, все еще запертых внутри покореженного салона.
