Я опустил окно и опустил еще монеты в автомат. Когда потоки воды устремились по стеклам, Воэн и моя жена вновь занялись любовью. Кэтрин держала Воэна за плечи, устремив собственнический взгляд на расхристанного любовника. Она убрала светлые волосы с щек, готовая снова прильнуть к телу Воэна. Он уложил партнершу на заднее сиденье, раздвинул ее бедра и начал гладить промежность, подбираясь средним пальцем к анусу. Потом Воэн лег на одно бедро, поместив Кэтрин и себя в позы раненого дипломата и молодой женщины, которых мы видели в разбитом лимузине. Он посадил ее на себя, прижав член к влагалищу, подхватив одной рукой ее подмышку, а второй вцепившись в ягодицу – точно так санитар доставал женщину из автомобиля.
Когда валики застучали у нас над головами, Кэтрин взглянула на меня ясным взглядом. В ее глазах светились ирония и любовь, принятие новой сексуальной логики, которую мы оба познали и к которой готовились. Я тихо сидел на переднем сиденье, пока белый мыльный раствор покрывал крышу и двери жидким кружевом. Позади меня сперма Воэна блестела на грудях и животе моей жены. Валики жужжали и постукивали по машине, потоки воды и мыльного раствора омывали и без того уже чистый корпус. Каждый раз, когда цикл мойки заканчивался, я опускал стекло и бросал новые монеты в автомат. Двое дежурных глядели на нас из стеклянной будки, тихая музыка из транзистора становилась слышна в ночном воздухе, когда рама возвращалась в исходную позицию.
Кэтрин вскрикнула от боли, и сильная рука Воэна залепила ей рот. Воэн откинулся к спинке сиденья и пошлепывал ладонью лежащие на его коленях ноги Кэтрин, а другой рукой направляя член ей во влагалище. На его лице застыло выражение гнева и расстройства, на шее и груди проступил пот, пропитал пояс брюк. От ударов ладони на руках и бедрах Кэтрин оставались пятна. Устав от Воэна, она уцепилась за спинку сиденья за его головой. Когда член вяло задергался в ее покрытой синяками вульве, Воэн повалился на сиденье. Он уже потерял интерес к хныкающей молодой женщине, натягивающей одежду. Его руки со шрамами ощупывали потрепанную ткань сиденья и чертили в сперме таинственную диаграмму: какой-то астрологический знак перекрестка.
В темноте на пол капали капли с валиков. Громадное озеро белых пузырей вокруг машины сочилось в мокрый бетон.
Глава 18
Машин на шоссе не было. Впервые после моей выписки из больницы улицы были пусты, словно утомительные половые акты между Воэном и Кэтрин запретили движение навсегда. Я вел машину к нашему дому на Дрейтон-парк, а уличные фонари освещали лицо спящего Воэна на заднем сиденье; рот с искалеченными губами был открыт, как у ребенка. Казалось, с его лица исчезла всякая агрессивность, будто сперма, впрыснутая во влагалище Кэтрин, помогла ему разрядиться.
Кэтрин пересела вперед, освободившись от Воэна. Она спокойно и ласково коснулась моего плеча. Я видел синяки на ее щеке и шее, побитые губы сложились в неуверенную улыбку. Эти повреждения только оттеняли ее настоящую красоту.
Когда мы добрались до дома, Воэн еще спал. Мы с Кэтрин стояли в темноте у чистой машины, полированный капот которой стал похож на черный щит. Я взял Кэтрин под руку, чтобы поддержать ее, и забрал сумочку. Когда мы пошли к дверям, Воэн выбрался с заднего сиденья и, не оглядываясь на нас, неуверенно уселся за руль. Я ждал, что он с ревом рванет с места, но он завел мотор и тихо уехал.
В лифте я крепко держал Кэтрин; я любил ее за удары, которые нанес по ее телу Воэн. Позже, ночью, я исследовал ее тело, аккуратно касаясь синяков губами и щеками, разглядывая в следах на коже живота жестокую геометрию мощного телосложения Воэна. Мой член следовал по символам, оставленным на коже жены его руками и ртом. Я стоял на коленях перед Кэтрин, лежащей наискосок на кровати, упираясь ступнями в мою подушку и положив ладонь на правую грудь, а она спокойно и нежно смотрела на меня, пока я касался головкой члена тех мест, что пометил Воэн для будущей воображаемой аварии.
На следующее утро я вел машину на студию в Шеппертоне, наслаждаясь движением вокруг меня, летя по скоростной полосе. В элегантной живой скульптуре на бетонном шоссе разноцветные панцири тысяч автомобилей двигались, как гостеприимные кентавры Аркадии.
Воэн поджидал меня на парковке студии, поставив «Линкольн» на моем собственном месте. Шрамы на его животе сияли в утреннем свете, в нескольких дюймах от моих пальцев на оконной раме. Вокруг ширинки джинсов высох круг влагалищной смазки – там, где вульва моей жены прижималась к лобку Воэна.
Он открыл для меня водительскую дверцу «Линкольна». Заняв место за рулем, я понял, что хочу теперь проводить с Воэном все свободное время. Он уселся лицом ко мне, положив руку на спинку сиденья за моей головой; его тяжелый пенис оттопыривал джинсы. Теперь я ясно чувствовал элементы настоящей привязанности к Воэну, элементы ревности, любви и гордости. Я желал трогать его тело, держать бедра точно так, как держал бедра Кэтрин в первые дни нашего знакомства.
Я повернул ключ зажигания, и Воэн сказал:
– Сигрейв пропал.
– И ладно, все кадры аварии уже отсняли.
– Он разъезжает в парике и леопардовом пальто. Боюсь, будет преследовать Кэтрин.
Я махнул рукой на работу. В тот первый день мы часами колесили по автострадам в поисках Сигрейва, слушая по радио Воэна переговоры полицейских и «Скорой помощи». Воэн искал сообщения об авариях, камера лежала наготове на заднем сиденье.
Когда вечерний свет опустился на последние дорожные пробки, я отвез Воэна до его квартиры, просторной однокомнатной студии на верхнем этаже большого дома на берегу реки к северу от Шеппертона. Комната была забита неисправным электронным оборудованием – электрические пишущие машинки, компьютерные терминалы, несколько осциллографов, магнитофонов и кинокамер. Пучки проводов валялись на незастланной постели. На полках стояли и лежали научные тома, неполные подшивки технических журналов, научная фантастика в бумажных обложках и перепечатки собственных работ Воэна. Обставлял жилище он без всякого интереса – хромированно-виниловые стулья были словно наугад взяты из витрины провинциального универмага.
В квартире царил очевидный нарциссизм Воэна: стены студии, ванной и кухни были покрыты фотографиями его самого – стоп-кадры из телепрограмм, фото газетных репортеров, полароидные снимки со съемочной площадки, где он, красуясь перед гримершей, делает жесты в адрес продюсера. Все эти фото были сделаны до аварии Воэна, словно последующие годы образовали временной провал, период, когда заботы пригасили тщеславие. И все же, двигаясь по квартире, принимая душ и переодеваясь, Воэн впивался взглядом в эти увядшие образы, распрямлял закручивающиеся углы, словно боялся, что как только окончательно исчезнут снимки, он сам прекратит существование.
Я наблюдал эти попытки обозначить себя, закрепить собственную личность на канве какого-то внешнего события, пока мы в тот вечер колесили по автострадам. Слушая радио, Воэн откинулся на спинку пассажирского сиденья рядом со мной и закурил первую сигарету. Свежий аромат мытого тела Воэна забился запахом сначала гашиша, а потом – спермы Воэна, промочившей перед его брюк, когда мы добрались до первой аварии. Пока я вел машину переулками к месту следующей катастрофы, я думал о теле Воэна в ванной у него дома, о торчащем из промежности мощном члене. Шрамы на коленях и бедрах были миниатюрными ступеньками и перилами на лестнице отчаянного возбуждения.
