Я поехал к аэропорту. Фонари на Вестерн-авеню освещали спешащие на торжество ран автомобили.
Глава 2
Я начал понимать истинную привлекательность автокатастроф после знакомства с Воэном. Жесткая и тревожная фигура этого безумного ученого вошла в мою жизнь, когда его одержимость приняла запредельные масштабы.
Я ехал домой из киностудии в Шеппертоне влажным июньским вечером, и на перекрестке у въезда на эстакаду Вестерн-авеню машину занесло. Через секунду я несся на шестидесяти милях в час по встречной полосе. Когда автомобиль подпрыгнул на разделительной полосе, правая шина лопнула и соскочила с обода. Приближались три автомобиля – их модели и окраска до сих пор являются мне с болезненной ясностью в непрекращающихся кошмарах. С первыми двумя мне удалось разминуться, вдавив тормоз и орудуя рулем. Третью, с молодой женщиной-доктором и ее мужем, я ударил в лоб. Мужчина, инженер-химик из американской пищевой компании, погиб мгновенно, вылетев через ветровое стекло, как тюфяк из цирковой пушки. Он умер на капоте моей машины, забрызгав кровью – через разбитое лобовое стекло – мое лицо и грудь. Пожарные, которое потом доставали меня из помятого салона, решили, что это я истекаю кровью из открытой раны.
А я остался почти невредим. Возвращаясь домой от секретарши Ренаты, разорвавшей наш надоедливый романчик, я был пристегнут ремнем безопасности, который не стал расстегивать, чтобы освободить Ренату от неприятной необходимости меня обнимать. Грудь сильно ударилась о рулевое колесо, колени врезались в приборную доску, когда мое тело подалось вперед навстречу, но повредился разве что нерв кожи черепа.
Те же таинственные силы, что уберегли меня от того, чтобы быть насаженным на рулевую колонку, спасли и молодую жену инженера. Не считая ушиба верхней челюсти и нескольких расшатавшихся зубов, она осталась невредима. Первые часы в эшфордской больнице перед моими глазами неотрывно стояла картина: мы заперты лицом к лицу в наших автомобилях, и между нами – тело ее умирающего мужа на моем капоте. Мы глядели друг на друга через разбитые лобовые стекла и не могли пошевелиться. Всего в нескольких дюймах от меня, у правого дворника, лежала ладонью вверх рука мужчины. Пока он летел со своего сиденья, рука ударилась о какой-то твердый предмет, и на моих глазах умирающие сосуды надули большой красный пузырь – тритона с эмблемы на радиаторе. Удерживаемая ремнем безопасности, его жена сидела за рулем, глядя на меня до удивления официально, словно не понимая, что за случай свел нас. На милом лице, увенчанном широким интеллигентным лбом, замерло пустое и отрешенное выражение Мадонны с иконы начала Возрождения, не желающей принять чудо, явившееся из ее чресл. Только однажды там мелькнуло чувство – когда она, похоже, ясно меня рассмотрела: правую половину лица исказило, словно нерв дернул струну. Понимала ли она, что кровь, покрывающая мое лицо и грудь, – кровь ее мужа?
Вокруг двух наших машин собралась толпа зрителей. После короткой паузы все пришло в бурное движение. Пожилой мужчина в прозрачном пластиковом дождевике неуверенно тянул пассажирскую дверцу за моей головой, словно боялся, что машина поразит его худую руку электрическим разрядом. Молодая женщина с клетчатым одеялом в руках нагнулась к моему окну и, поджав губы, смотрела на меня с расстояния всего нескольких дюймов, как смотрят на покойника в открытом гробу.
Еще не чувствуя никакой боли, я сидел, держась правой рукой за спицу руля. Жена мертвеца постепенно приходила в себя. Несколько человек – шофер грузовика, солдат в увольнительной и продавщица мороженого – совали в окно руки, ощупывая тело женщины за рулем. Она отогнала их и расстегнула ремень на груди, не сразу справившись с хромированной пряжкой. На мгновение я почувствовал, что мы исполняем главные роли в кульминации жестокой драмы в импровизированном театре технологии, с участием разбитых автомобилей, мужчины, погибшего при столкновении, и сотни водителей, ожидающих за кулисами с включенными фарами.
Молодой женщине помогли выбраться из машины. Ее непослушные ноги и неловкие движения словно пародировали исковерканные каркасы двух машин. Прямоугольный капот моего автомобиля вздулся перед лобовым стеклом, и в моем затуманенном мозгу острый угол между капотом и крыльями повторялся во всем окружающем: в выражениях лица и позах зрителей, в восходящей плоскости эстакады, в траекториях авиалайнеров, поднимающихся с далеких взлетных полос аэропорта. Молодую женщину осторожно вел прочь от машины смуглокожий человек в темно-синей форме пилота арабской авиалинии. Тонкая струйка мочи непроизвольно потекла у нее между ног на дорогу, и зрители разглядывали лужицу, появляющуюся на щебеночном покрытии с масляными пятнами. В гаснущем вечернем свете вокруг ослабших коленей женщины возникла радуга. Женщина повернулась и посмотрела на меня со смесью заботы и враждебности. Однако я глядел только на необычное сочленение ее бедер, причудливо раскрытых в мою сторону. У меня в мозгу эта поза отложилась не сексуальностью, но стилизацией ужасных событий, объединивших нас, отчаянной болью и жестокостью.
Я двумя руками вцепился в руль, пытаясь успокоиться. Непрерывная дрожь сотрясала мою грудь, почти не давая дышать. Один полицейский крепко держал меня за плечо, второй положил фуражку на капот рядом с мертвецом и принялся дергать дверцу. Лобовой удар смял переднюю часть пассажирского отделения, заклинив двери.
Врач «Скорой помощи» потянулся, разрезал мой правый рукав и вытянул мою руку в окно. А потом воткнул в плоть иглу шприца, и мне стало интересно: достаточно ли квалифицирован этот доктор, похожий на большого ребенка?
Странное веселье не покидало меня по дороге в больницу, в голову лезли какие-то неприятные фантазии. Двое пожарных срезали дверцу с петель и бросили на дорогу. Они смотрели на меня, как помощники на окровавленного тореадора. Малейшее их движение, когда они протягивали ко мне руки странными жестами, казалось исполненным тайного смысла. Если бы один из них расстегнул грубые форменные брюки, обнажив гениталии и прижав член к моей окровавленной подмышке, даже этот эксцентричный акт соответствовал бы стилю жестокости и спасения. Я ждал каких-то ободряющих слов, пока сидел, покрытый чужой кровью, пока брызги мочи молодой вдовы образовывали радугу у ног спасателей. По той же кошмарной логике пожарные, спешащие к горящим обломкам рухнувшего самолета, могли бы рисовать неприличные или веселые лозунги струей углекислоты из огнетушителя, а палач – одевать свою жертву в забавный костюм. А жертва могла бы сопровождать свой переход в мир иной ироничными жестами, торжественно целовать ружейные приклады, оскорбляя невидимый флаг. Хирурги могли бы беззаботно резать друг друга, прежде чем обратиться к пациенту. Жена может шептать имя любовника в момент оргазма у мужа, шлюха, чей рот занят членом клиента, может – без обид – укусить крайнюю плоть. Такой укус – однажды меня цапнула усталая проститутка, раздраженная отсутствием у меня эрекции, – напоминает мне профессиональные жесты врачей «Скорой помощи» и операторов автозаправок; у каждого есть свой набор знаков.
Полицейские достали меня из машины и крепкими руками направили к носилкам. Я попытался сесть на носилках и выпростать ноги из-под одеяла. Юный доктор уложил меня обратно, уперев ладонь мне в грудь. Удивившись мелькнувшему в его глазах раздражению, я послушно улегся.
