Увидев Мейтланда, он пустился назад к убежищу, двигаясь сквозь траву, как гигантский крот. На поясе у него болтались два котелка. В правой руке бродяга сжимал с полдюжины пружинных капканов, из которых свисали две небольшие крысы; их длинные хвосты раскачивались в такт. Посмотрев на них, Мейтланд вспомнил раненую крысу, перелезавшую через его ногу. Вероятно, Проктор дополнял свою постную диету этими полевыми грызунами. И все же где-то он имел доступ к другому источнику пищи. Открыв его, Мейтланд обретет более надежную власть над островом.
– Проктор, мне нужно поесть. Я скоро умру, если не поем чего-нибудь.
Бродяга настороженно посмотрел на него. Он поднял в руке крыс, но Мейтланд покачал головой.
– Еды нет, – без всякого выражения проговорил Проктор.
– Ерунда – мы же завтракали. Мясо, картошка, салат – откуда ты их взял?
Проктор отвел глаза, словно потерял интерес к разговору. Мейтланд вытащил из-под шали бутылку вина.
– Вино, Проктор. Вино на еду. Давай меняться.
Он протянул бутылку бродяге, тот поднес к носу пробку и понюхал фольгу.
– Хорошо. Проктор возьмет тебя туда, где еда.
16. Источник пищи
Они направились по центральной низине к виадуку. Мейтланд неуклюже ковылял, опираясь на металлический костыль. Больную ногу хотелось оторвать и выбросить. Проктор спешил впереди, согнувшись в поясе, чтобы не показываться над балдахином травы. Он намеренно выискивал самые высокие заросли, словно чувствовал себя уютно в этих невидимых коридорах, которые проделал во время своих бесконечных обходов острова.
Мейтланд и Проктор подошли к проволочной ограде под виадуком. Когда они вышли из травы, как пловцы на берег, Проктор неуверенно посмотрел на бетонный парапет вокруг. Усиленный шум машин беспокоил его, и теперь бродяга словно бы был ошеломлен тем, что покинул убежище острова с его зеленым колышущимся океаном. Мейтланд заметил, что Проктор крутит головой, будто с трудом мог сфокусировать взгляд на удаленных предметах и, как птица, полагался на способность замечать короткие быстрые движения на фоне неподвижного поля. Присмотревшись к нему, Мейтланд заметил, что радужные оболочки полуслепого акробата заросли катарактой и больше не в состоянии видеть окружающие потоки движущихся машин; он жил один в этом забытом мире, чьи самые отдаленные берега были очерчены лишь ревом автомобильных двигателей, шумом шин и скрипом тормозов. Для Проктора, как уже понял Мейтланд, высокая трава была средой обитания. Его покрытые рубцами руки читали по шороху окружавших его потоков. Мейтланд представил, как через несколько секунд после аварии Проктор появился из своего логова, услышав удар и шум несущегося по траве «Ягуара».
Подтолкнув его под локоть, Проктор ринулся в промасленную черноту под виадуком и поспешил к южному концу проволочной ограды. Там бродяга взобрался на пологий откос и лег на живот, прижав лицо к сетке. Потом повернулся и поманил Мейтланда к себе.
Улегшись рядом с ним, Мейтланд видел, как бродяга просунул пальцы сквозь стальную сетку. В тусклом свете виднелась бесформенная масса какой-то лоснящейся слизи, сваленной трехфутовой кучей на стопке автомобильных покрышек. Ближний край этой грязной кучи уже просачивался сквозь сетку. Просунув пальцы через ячейки, Проктор дотянулся до кусков мокрого хлеба, жирного мяса и овощей, прикрытых лавиной грязи.
Мейтланд понял, что какой-то местный ресторан или продовольственный магазин устроил тут тайную свалку отходов. Проктор отстегнул с пояса котелок и показал Мейтланду отполированную внутренность, демонстрируя ее чистоту. Он уже достал два куска мокрого хлеба и комок говяжьих хрящей. Не позволяя себе есть тут же, он все же на пробу облизал пальцы и повлек Мейтланда вперед, таща с собой котелок.
Мейтланд уставился на объедки в посудине у Проктора. Теперь он понял, откуда тот добыл сегодняшний завтрак. И все же не ощущал отвращения, а лишь простую жалость к бродяге. Мейтланд и сам был покалечен, но повреждения Проктора казались страшнее.
Стараясь придумать, как спасти обоих, себя и бродягу, он ждал, пока Проктор наковыряет себе пищи, лоснящейся в тусклом освещении под виадуком.
Когда они вернулись в логово Проктора, дождь закончился. Мейтланд сидел перед убежищем, глядя на проходящие машины. Часы пик прошли, но в солнечных лучах двигался ровный поток автомобилей и автобусов.
Проктор, глядя на ошметки пищи в двух котелках, радостно примостился на корточках, готовясь к раннему обеду. После тщательно отмеренной паузы он принял решение и протянул Мейтланду бóльшую порцию. Взмахом ножа бродяга срезал с бутылки вина пробку и уселся рядом с Мейтландом, предлагая ему поесть. Несмотря на всю свою щедрость, вином делиться он не собирался.
– Мистер Мейтланд, ешьте, – твердо проговорил Проктор, уже с аппетитом тыча в объедки. – Сегодня хорошая еда, это полезно для ноги мистера Мейтланда.
Он поднес к губам бутылку.
Через 10 минут Проктор был пьян. Хотя он опорожнил не более трети бутылки, даже это небольшое количество алкоголя ударило ему в голову и сбило с хлипких тормозов. Он стал кататься по земле туда-сюда, счастливо гогоча и строя страшные рожи. Увидев, что содержимое его котелка у Мейтланда осталось нетронутым, он подполз и стал неясно жестикулировать.
– Хочешь, Проктор? – спросил Мейтланд. – Держу пари, это вкусно.
Бродяга катался вокруг, с его губ капало вино. Он изобразил пантомиму, убеждая Мейтланда, что никогда не возьмет его порцию, но через мгновение схватил котелок и стал запихивать объедки в рот. Проктор ощупал руку и плечо Мейтланда в разных местах, словно запечатлевая его в своем затуманенном мозгу, после чего уселся рядом, явно довольный этой дружбой.
– Хорошо здесь, на острове, а, Проктор? – спросил Мейтланд, чувствуя прилив симпатии к бродяге.
– Хорошо… – отупело кивнул Проктор. По морщинам на его щеках и подбородке бежало вино. Он обнял Мейтланда рукой за плечи, ощупывая своего нового друга.
– Когда ты собираешься уйти с этого острова, Проктор?
– А-а-а… Никогда. – Бродяга поднес к губам бутылку, потом опустил и грустно уставился в землю. – Проктору некуда идти.
– Похоже, так оно и есть. – Мейтланд смотрел, как Проктор похлопывает его по плечу. – За тобой некому присмотреть – у тебя нет семьи или друзей?
Бродяга бессмысленно уставился в пространство, словно пытаясь вникнуть в вопрос, потом прислонился к Мейтланду, обхватив его за плечи, как пьяница в баре, и проговорил с грубым добродушием:
– Мистер Мейтланд – друг Проктора.
– Верно. Я твой друг. Я должен быть другом, ведь так? – Когда бродяга похлопал его по плечу, Мейтланд ощутил всю глубину незащищенности этого человека, его страх, что у него отнимут и это последнее убежище почти в центре враждебного города. В то же время Мейтланд догадался, что ум бродяги начал угасать и что сам он смутно сознает свою потребность в помощи и дружбе.
