— Вот-вот. Она начала подготовку к операции.
— Не может быть. Я не верю…
— Ваше право.
— Но… рояль! Она не собиралась покупать никакого рояля! — В голосе Вересова зазвучала слабая надежда.
— Ну, нельзя же в точности повторяться. На этот раз она сделала бы какую-нибудь другую крупногабаритную покупку. У вас какой холодильник? «Либхерр»?
— Да не помню я!
— Вот, а она захотела бы «Электролюкс» или наоборот.
Вересов потерянно молчал.
— А охрана вашего соседа сверху тоже не зевала и каким-то образом вычислила эту вашу Людмилу — то ли кто-то ее случайно опознал, то ли предупредили о ее приезде литовские коллеги и нанесли упреждающий удар, заминировав ее автомашину, то есть ту автомашину, на которой она в данный момент ездила. Ведь вы небось предлагали ей подождать, пока не купите что-то приличное?
— Ну да.
— А ей было невтерпеж, ей надо было срочно проводить операцию и сматываться. Но вот не успела, что ж, и на старуху бывает проруха, работа у нее очень рискованная, за то и деньги платили огромные.
На Вересова жалко было смотреть — он сник, съежился, даже постарел.
— Вы… вы уверены? Ее убили эти уголовники?
— Да, я уверен. Могу назвать вам конкретного исполнителя, но это вам ничего не даст. Он не более чем винтик в хорошо отлаженном криминальном механизме и, честно говоря, просто ангел по сравнению с вашей знакомой.
— Не надо так!
— Виктор Петрович! Вспомните одиннадцать трупов в Каунасе! Нельзя же быть до такой степени слепым, она вас грубо использовала!
Виктор Петрович Вересов сидел, низко склонив голову. Рядом с ним на садовой скамейке уже никого не было.
Надежда позвонила Вере:
— Слушай, тут такое дело. Я получила Софино письмо. По телефону не могу, зайду к тебе после работы.
Потом, зная про сложные Верины отношения с мужем, она добавила:
— Нет, лучше встречай меня в пять на углу у садика.
— Да что там в письме?
— При встрече скажу.
Надежде очень не нравились и Софина скоропостижная смерть, и взломанный почтовый ящик, и отобранная у почтальонши сумка с письмами.
Вера с Маком ждали ее ровно в пять в назначенном месте.
— Вот, смотри, что в письме: Эльвира Валерьевна Новицкая. Адрес и телефон.
— И все?
— Все. Софа, судя по голосу, очень торопилась и дала мне понять, что все дело в этом, Эля — ключ ко всему. Так что давай позвоним из той телефонной будки.
— Страшно как, Надя. Вот еще и Софа…
— Софа и без нас что-то про Элю знала.
На том конце долго раздавались длинные гудки, и когда Надежда уже собиралась повесить трубку, отозвался хриплый голос.
— Алло, могу я попросить Эльвиру Валерьевну?
— Она умерла, — равнодушно ответил голос.
— Как умерла? — растерялась Надежда. — Недавно?
— Два года назад.
— А… — отчего?
— От болезни.
— Простите, — заторопилась Надежда, чувствуя, что женщина на том конце сейчас повесит трубку, — я не представилась, меня зовут Анна Михайловна, мы с Элей когда-то дружили в юности. Я в вашем городе проездом, вот, решила позвонить.
Женщина на том конце неопределенно хмыкнула, как бы говоря: «Ну, позвонила. А дальше что?»
— А я, наверное, с Элиной дочкой говорю? — продолжала лебезить Надежда.
— Да.
— Мы давно не виделись с Элечкой, очень давно, я знала про дочку ее, а вот как зовут-то вас…
— Светлана, — казалось, женщина на том конце выдавливает из себя слова через силу.
— Вы, Светочка, теперь совсем одна остались? — по какому-то наитию спросила Надежда.
— Да, я живу одна.
— Еще раз простите мою назойливость, так жалко Элю, всего доброго, — скороговоркой выпалила Надежда и повесила трубку.
Вера смотрела на нее с изумлением.
— Ну, Надежда, горазда ты врать! Зачем ты это все наговорила? Почему не сказала прямо, кто ты, не попросила о встрече? Хотя зачем? Эля ведь умерла два года назад… Как же она может быть ключом к этому делу?
— Не знаю, Вера, но чувствую — что-то тут не то. Поэтому и наврала все Элиной дочке. Ну что ж, с Элей мы зашли в тупик, ничего от нее узнать не сможем. Софа умерла от сердечной недостаточности, что само по себе очень подозрительно.
— Что, и нам теперь смерти ждать?
— Ни в коем разе! Мы еще не отработали последний вариант. Значит, из шестерых женщин, лежавших двадцать шесть лет назад в одной палате в роддоме номер семнадцать, в живых осталось, как ни печально это признавать, всего трое. Любу убили неизвестные хулиганы, с Софой все подозрительно, и только Эля, если верить ее дочери, болела и умерла два года назад своей смертью, если можно так выразиться. Из оставшихся троих и на меня, и на тебя было совершено покушение. Остается кто? — правильно, та девочка, Маргарита Зеленцова. Стало быть, надо ее найти хотя бы для того, чтобы убедиться, что она жива.
— Не думаю, чтобы это нам помогло, — уныло проговорила Вера.
— Это наш последний шанс, иначе я просто не знаю, что и делать. В полицию идти? Но куда, в районное отделение? Так все районы разные. Что, я пойду к своему участковому Павлу Савельичу и скажу, что вместо Зинаиды хотели убить меня? Представляю, что он мне ответит! — Надежда фыркнула.
— Только вот где девочку искать? Мы знаем только имя и фамилию, ну, еще год рождения. Времени-то сколько прошло, она, скорее всего, замужем, фамилию сменила, семья у нее. И знаешь, Вера, что у меня в голове вертится, что она даже и не из города, а из деревни, из пригорода. Помнишь, они с Клавой как-то поругались, так Клава и говорит, что ты, мол, вообще к нам не по прописке, имели полное право тебя не брать.
Тут они заметили, что по-прежнему стоят в телефонной будке, а привязанный снаружи Мак скулит и смотрит на них укоризненно.
— Эх, как бы вспомнить, откуда эта Маргарита родом! — вздохнула Надежда. — И ведь мы знали об этом, точно знали, только сейчас забыли.
— Пойдем, Надя, мы тебя до Чернышевской проводим.
Но Мак дал понять Вере, что ему срочно надо прогуляться, и даже сделал попытку задрать лапу на телефонную будку.
— Мак, ты с ума сошел, нас же оштрафуют!
— Не мучай его, Вера, идите гулять, я уж сама дойду. Если что вспомнишь, звони мне в любое время.
— Будь осторожна, Надя, — крикнула Вера уже на бегу, устремляясь за Маком.
Лана сидела в спальне перед большим маминым зеркалом и рассматривала свое лицо. Ей казалось, что после всего, что с ней случилось за последний месяц, она должна была измениться и эти изменения скажутся на ее внешности. Но нет, на первый взгляд все как прежде: те же прямые черные волосы, не поддающиеся никаким бигудям и фенам, немного раскосые глаза, бледная кожа — все то же самое, что она привыкла видеть в зеркале больше двадцати лет.
