Что, девочка, — обратился он к Лане, — думала меня провести? Еще тот человек не родился, кто обскачет генерала Глебова! — добавил он с ноткой хвастливости. — Ты своими действиями значительно упростила нашу проверку, можно сказать, сама привела нас к необходимой информации. Что ж, теперь я вынужден пресечь утечку секретных сведений… — Глебов взглянул на часы и оглянулся, словно кого-то ожидая.
В эту секунду, воспользовавшись его невнимательностью, Светлана в один прыжок преодолела расстояние между ними и взмахнула ножом. Это, конечно, было продиктовано только отчаянием, потому что Глебов отреагировал достаточно быстро, прогремел выстрел, отбросивший Светлану, как удар мощного кулака. Она упала навзничь, раскинув руки и выронив нож. Глаза ее были осмысленны, но видно было, как жизнь уходит из них с каждой секундой.
— Что ж, — Глебов перевел глаза на Надежду, — мне очень жаль, Надежда Николаевна, но я вас предупреждал. Обычно я сам не занимаюсь черной работой, но мои сотрудники где-то задержались, а утечка информации должна быть предотвращена, поэтому… — ствол пистолета поднялся, уставившись Надежде в голову.
Она с ужасом смотрела, как палец Глебова чуть двигается, прогремел выстрел. Надежда ничего не понимала. Она все еще была жива, а Олег Николаевич Глебов рухнул как подкошенный.
На пороге комнаты появился Новицкий с пистолетом Макарова в руке.
— Вы живы, Надежда Николаевна? Я чуть не опоздал. Меня задержали… его сотрудники, пришлось от них отделаться, — он перехватил испуганный взгляд Надежды и усмехнулся: — Нет, не так, как вы подумали… Так вы не пострадали?
— Нет, но… — она указала ему на скрючившуюся неподвижную фигурку на ковре, его дочь Светлана была мертва.
— Господи! — Он склонился над ней.
В коридоре раздался какой-то шорох, Новицкий одним прыжком оказался у двери.
— Натэлла, не смотри, не входи! — Но она уже стояла в дверях с глазами, полными боли, как подстреленная птица, но все равно невероятно прекрасная. Муж подбежал к ней и потянул за собой, стремясь увести, но она все смотрела через его плечо на жалкую маленькую фигурку, губы ее шевелились, и Надежда скорее почувствовала, чем услышала шепот:
— Нежеланное, нелюбимое дитя…
Вера сидела с вязаньем на коленях, бездумно глядя на пламя в камине.
— О чем задумалась? — окликнул муж.
— Да так, ой, петля спустилась! Витя, я совсем разучилась вязать.
— Зачем ты вяжешь? Носить, что ли, нечего?
— Полагается у камина вязать, — засмеялась Вера.
— А что это будет-то? — полюбопытствовал он.
— Тебе теплый свитер, но такими темпами я только к весне закончу.
С тех пор как мужа выписали из больницы, они поселились на даче, в городскую квартиру он ехать категорически отказался. Поправлялся он медленно, с трудом преодолевая болезнь и депрессию, так что Вера иногда сердилась и говорила с ним строго, когда он не хотел есть и отказывался от лекарств. Ее он слушался беспрекословно. Отношений они не выясняли. Вера ухаживала за ним, рассказывала про Мака, читала вслух.
Как-то уже перед выпиской она пришла поздним утром и застала мужа сидящим на постели чисто выбритым и в свежей пижаме.
— Что, белье меняли?
— Да, пока меня на кардиограмму возили. Завтра результат будет.
— Как ты себя чувствуешь?
— Неплохо. Я хотел с тобой поговорить, пока не пришли уколы делать.
— Я слушаю, — у нее почему-то замерло сердце.
— Вера, я говорил с Ириной. Она сказала, что тогда, в тот день, когда я заболел, она не собиралась приходить. И если бы ты не позвонила ей и настойчиво не просила прийти, она бы не зашла. А тогда я бы умер. Значит, ты спасла мне жизнь.
Краска стыда бросилась Вере в лицо. Ведь она беспокоилась о собаке, поэтому и просила Иру прийти погулять с псом. Если бы она взяла Мака с собой в Лугу, она и не вздумала бы звонить дочери. А тогда Мак бы не выл, охранник ничего бы не заподозрил, и Виктор бы умер.
— Не надо об этом, Витя.
— Надо. Вера, у меня ведь только с сердцем плохо, а с головой более-менее в порядке. Я тут все думал, вот ты ухаживала за мной полтора месяца, ночей не спала. Я ведь тебя очень хорошо знаю, все-таки много лет прожили, Вера, ведь ты не просто так, из жалости, ведь есть еще что-то, а?
— Хорошо, раз ты настаиваешь. Я… очень виновата перед тобой… за тот безобразный скандал… я не должна была оставлять тебя одного, я видела, что ты болен, но все равно ушла. И тогда, когда я кричала все это, я на самом деле так не думала.
— Ах, вот что!
В глубине души он ожидал не такого ответа. Ну что ж, он это заслужил.
— Прости меня, я отнял у тебя самое главное — семью. Теперь все распалось, дети сами по себе.
— Просто они выросли, у них своя жизнь. Я сделала что могла, у нас была хорошая семья, и потом, когда у них будут свои семьи, они вспомнят нашу и будут стремиться к тому же. А ты скоро вернешься домой, все наладится.
— Вера, я не поеду домой. Я не смогу там жить. Я поеду на дачу. Дом теплый, отопление есть, можно зимой жить.
— Что ты, тебе же нельзя! Ты опять за свое, хочешь, чтобы стало плохо? Уж там-то тебя никто не найдет!
— Я не собираюсь умирать, — он улыбнулся, — не для того ты меня выхаживала, чтобы теперь я подложил тебе такую свинью. Вера, поедешь со мной?
— Разумеется, не могу же я тебя одного там бросить! — Она сама удивилась поспешности своего ответа.
— Там я быстрее поправлюсь.
Вера помрачнела, она говорила с врачом, и он сказал, что сердце у мужа изношено и что если дальше он будет продолжать испытывать такие стрессы, то больше пяти лет не протянет. Диету и уход она ему обеспечит, но вот работа… С этим бизнесом одни стрессы. Может, и верно, пожить зиму на даче, все равно Виктор не сможет сейчас работать. А там видно будет. Взбивая ему подушку, Вера тихонько прижалась к его плечу и засмеялась:
— А Мак-то как будет счастлив!
И вот они уже полтора месяца живут на даче, в город Вера ездит редко и ненадолго — боится оставлять мужа одного. И к ним мало кто приезжает, только изредка навещает дочь. Новый год они встретили вдвоем, вернее, втроем — Мак тоже принимал участие — носился вокруг елки и пытался достать игрушки. В первое время Вера ужасно боялась, что с мужем что-то случится ночью, а она будет спать и не услышит. Поэтому каждую ночь она вставала по несколько раз и слушала под дверью его комнаты, ровно ли он дышит. Он тоже не спал, слушал ее шаги и однажды не выдержал:
— Вера!
— Что, что случилось? — Она уже была возле кровати. — Тебе плохо?
— Мне хорошо, а вот тебе там в холодном коридоре действительно плохо. Ты можешь простудиться и заболеть.
Он включил лампу над кроватью и поглядел в ее встревоженные глаза, возле них за последние месяцы появилось гораздо больше морщинок. И в волосах, обычно тщательно подкрашенных, появились седые пряди — Вере некогда заниматься собой.
