Виктор так внимательно прислушивался к шуму в лесу, что даже не заметил, как подъехал патрульный автомобиль. А тот – прямо за викторовским «линкольном». Шериф стоит, опершись на капот, в руках у него двустволка, а лицо такое, что у Виктора сразу возникло желание развернуться и побежать назад в лес. Останавливало лишь то, что в этом случае его точно пристрелят в спину.
В общем, Виктор поднимает руки и говорит:
– Добрый вечер, в чем дело?
Шериф без лишних предисловий переходит к стандартному допросу, мол, кто такой, откуда едешь, зачем тут остановился… Виктор как можно уважительнее отвечает, наконец, шериф обрывает его:
– То есть, ты хочешь сказать, что проехал от самого Чикаго, чтобы поссать у меня в лесу, как зверь какой-то?
Виктор пытается придумать ответ, за который не схлопочет пулю в лоб, а шериф задает еще один вопрос:
– Ты знаешь, что такое «закатный» город?
Виктор говорит, что да, слышал о таких.
– Ну вот, – говорит шериф, – а Девон – это «закатный» округ. Застукай я тебя здесь после заката, моим долгом было бы тут же вздернуть тебя на ближайшем дереве.
Виктор – он, к слову сказать, уже был так напуган, что не чувствовал страха (знакомо такое ощущение?), – поднимает взгляд к небу: солнце ушло за деревья, но еще не стемнело.
– Солнце еще не зашло, – говорит он.
Услышав эти слова из своих уст, Виктор ждал, что у него вот-вот случится разрыв сердца. Мол, удумал: перечить шерифу… А тот, понимаешь, смеется.
– Да, еще не зашло. Сегодня закат в девять минут восьмого. Так что семь минут у тебя есть.
– Тогда, если отпустите меня, – отвечает Виктор, – я покину ваш округ уже через шесть.
– Если поедешь на юг, то не успеешь, – сообщает шериф. – Придется гнать, и тогда я тебя остановлю за превышение…
– Я вернусь на север.
– А что, это мысль. Попробуй, посмотрим, что выйдет.
И вот Виктор идет к «линкольну», с ужасом думая про себя, что шериф решил напоследок поиграться и вот-вот выстрелит. Он смотрит на дорогу, потом на шерифа и говорит:
– А разворот здесь разрешен?
– Молодец, что спросил, – отвечает шериф с улыбкой. – По правилам, я бы счел это нарушением, но если скажешь «пожалуйста», то на этот раз, так и быть, прощу.
И вот Виктор говорит «пожалуйста», шериф еще немного тянет время и, наконец, отвечает: «Валяй». Они садятся по машинам, Виктор разворачивается и едет, откуда приехал, на самом пределе разрешенной скорости, а шериф всю дорогу дышит ему в затылок. В итоге до Нью-Гемпшира Виктор добрался с тридцатисекундным запасом.
Слушая этот рассказ, Аттикус испытывал разные ощущения, но самым сильным был стыд. Он так переживал после встречи с патрульным на выезде из Индианы, а тот ведь даже пистолет не достал.
– И что потом? Шериф его отпустил?
– Шериф остановился у границы штата. До ближайшего поворота, однако, оставалось еще с полмили, и когда Виктор посмотрел в зеркало, то увидел, как полицейский выходит из патрульного автомобиля, берет двустволку и прицеливается. Виктор пригнулся, и вовремя: первый выстрел раскрошил заднее стекло, второй прошел насквозь и пробил лобовое стекло точно на уровне глаз водителя. Виктору, впрочем, хватило самообладания не бросить руль и не убрать ногу с педали газа. Он, не останавливаясь, промчался через целый округ, пока не убедился, что шериф его не преследует. И вот тогда наступил шок: его так затрясло, что «линкольн» чуть не угодил в кювет.
– Как же он добрался до дома?
– Через Канаду. Квебекские пограничники, конечно, поспрашивали насчет битых стекол и пулевых отверстий, но пропустили, а стекла Виктор заменил потом в Монреале. Вернувшись, наконец, в Чикаго, он напечатал этот отчет. – Джордж снова помахал листком. – В заключение он пишет, что добавлять округ Девон в «Безопасный путеводитель для негров» не рекомендует.
– Что ж, спасибо за предостережение, дядя Джордж. Ты ведь понимаешь: отцу такого рассказывать нельзя. Это его только сильнее раззадорит.
– Да уж. Упоминать про шогготов при нем я бы тем более не стал.
* * *
Аттикус позвонил в дом, где квартировал отец. Никто не открыл. Он позвонил снова, и на пороге появилась миссис Фрейзер, хозяйка, которая в свои восемьдесят два слышала, как в сдаваемых ею комнатах падает булавка. При виде Аттикуса она повела себя как дядя Джордж: радостно обняла и пригласила внутрь. Похлопотав вокруг немного, она, впрочем, сказала, что отца нет дома уже с неделю.
– В прошлое воскресенье, незадолго до темноты, за ним зашел белый человек, и они уехали.
– Белый человек? – переспросил Аттикус. – Полицейский?
– Ой, что ты, навряд ли. Он был в штатском, а для следователя чересчур молод. И машина у него – дорогущая. Серебристая, с черными стеклами. Никогда таких не видала.
– Он не представился?
– Нет, и отец твой тоже его имени не назвал. Сказал только, что ты должен приехать, а еще, что ты знаешь, где его искать.
– Понятно. Миссис Фрейзер, а отец – он… ну, в себе был?
– Ох, как тебе сказать… Сам знаешь, его редко можно застать в добром настроении, но, видать, тот белый человек вызывал в нем меньше злости, чем обычно.
Аттикус попросил у хозяйки запасной ключ, поднялся на третий этаж и вошел в отцовскую квартиру. И снова то же ощущение, что все вокруг сжалось: тут и раньше было не развернуться, а теперь будто стало еще теснее. В зале почти все место занимал раскладной диван-кровать, на котором Аттикус когда-то спал, и фонограф-франкенштейн, собранный Монтроузом из подручного материала: старинный корпус, вывезенный из охваченной пламенем Талсы, в который он установил современный вращающийся диск, радиоприемник и динамики. Аттикус свежим взглядом оценил отцовское собрание пластинок на полках: среди них были не только музыкальные записи, но также выступления, аудиоспектакли и лекции.
Чего Аттикус не ожидал увидеть, так это телевизора. Отец долго не хотел им обзаводиться, мол, незачем тратить деньги, пока у негров не будет своего канала. Значит, в «Популярной механике» стали выпускать приложение с инструкцией по сборке телевизионного приемника своими руками.
Узкий коридорчик вел из зала в родительскую спальню, мимо крошечных кухни с ванной. Еще там была пара неглубоких встроенных шкафов без дверей, в которые Монтроуз вставил дополнительные полки. Хотя на некоторых еще можно было разглядеть имя «Аттикус», нанесенное через трафарет, его вещей на них не стояло. Отец, верный своей угрозе, вышвырнул их, когда сын заявил, что намерен служить в вооруженных силах. К счастью, самое ценное Аттикус загодя перенес к дяде Джорджу на хранение, так что угрозы его не пугали, – поняв это, Монтроуз перешел от слов к кулакам. Аттикус стерпел, но пообещал себе, что больше никогда не позволит отцу распускать руки.
