Впрочем, самая крупная их драка случилась позже, летом 51-го, когда Аттикус вернулся домой на побывку после первой боевой операции. С размолвки прошло достаточно времени; оба успели раскаяться в том, что сделали и наговорили друг другу тогда, хотя бы отчасти. Ни мириться, ни даже извиняться, естественно, никто и не думал, однако когда Аттикус неожиданно постучал в дверь квартиры, Монтроуз его впустил, что само по себе говорило о многом.
Негласное перемирие не продержалось и суток. Вечером того же дня Аттикусу позвонил репортер из «Чикаго дефендер»: хотел расспросить его о некоторых подробностях жизни чернокожих военнослужащих. Аттикусу такое внимание польстило, Монтроуз же как с цепи сорвался:
– Совсем ополоумел?! Мало того, что сам жертвуешь своей жизнью ради страны, которая тебя ненавидит, так еще хочешь подбить других парней на эту же глупость?
В этот раз от ругани к драке перешли быстрее, и Аттикус твердо решил, что теперь-то уж не уступит. На стене спальни все еще виднелись трещины в местах, куда они, сцепившись с отцом, кидали друг друга. Как ни странно, остановил драку Монтроуз – еще чуть-чуть, и дошло бы до серьезных увечий. Аттикус тогда ушел и поклялся, что навсегда. Номер репортера, он, впрочем, выбросил и с тех пор никому не давал интервью о своей службе в войсках.
– Папа, папа… – вздохнул Аттикус.
Он провел рукой по стриженым волосам и посмотрел на кровать. Та манила, но ложиться он не стал, а пошел на кухню глотнуть воды. На холодильнике была записка: клочок бумаги с одним словом. Точно, «пэ», теперь никаких сомнений, однако в голове по-прежнему звучало другое название, пускай оно существовало исключительно в вымышленной стране Лавкрафта.
Аттикус позвонил Джорджу.
– Ну что, поедешь за ним? – спросил дядя.
– А у меня есть выбор?
– Это да, нету. Я с тобой.
– Уверен?
– Конечно. Возьмем «Вуди». – Это дядин «паккард» 22-й модели, кузов «универсал», отделка и боковые панели из березы. – Несколько часов только погоди, пока я найду, на кого оставить Хораса, и еще с кое-какими делами разберусь.
– Договорились. А я пока узнаю, что это за белый человек, который увез отца. Не подскажешь, у кого можно поспрашивать?
– Зайди, что ли, к Гарви. Если Монтроуз на самом деле уехал в прошлое воскресенье, то наверняка взял отгул. Иначе мне уже стали бы названивать, спрашивать, куда он запропастился.
В «Типографии братьев Гарви» (на самом деле, владельцами была еврейская чета по фамилии Гарфилд) печатались все необходимые материалы для турагентства, в том числе тиражи «Безопасного путеводителя для негров». Монтроуз работал на станках, а также ремонтировал их и периодически обслуживал два грузовика, на которых развозили печатную продукцию.
Аттикус подъехал к типографии и поговорил с дежурным. Тот подтвердил: Монтроуз и правда вперед срока взял двухнедельный отпуск – «по срочным семейным обстоятельствам», так он выразился. Ни про какого белого человека дежурный, впрочем, не слышал.
Гораздо больше удалось разузнать в «Денмарк Весси»
[10], баре, куда отец захаживал посидеть после работы. У Чарли Бойда, бармена, полторы недели назад как раз выпала вечерняя смена. В тот вечер в бар заявился белый человек – дело небывалое, поскольку светлокожие заходили в «Весси», только если искали неприятностей или хотели обстряпать какое-нибудь темное дельце.
– Ему было слегка за двадцать, – рассказывал Чарли. – Шатен, голубоглазый, одет по последней моде. Навряд ли из копов, но держался весьма самоуверенно и довольно нахально. Даже Древа не испугался.
Древом звали вышибалу. Это был шкаф под два метра ростом, настолько черный, что даже другие негры порой пугались.
– И тот парень беседовал с моим отцом?
– Ага, прямиком к нему и пошел. Ну, ты своего отца знаешь, тот сразу, мол, ты еще кто такой, а парень ему в ответ: «Мистер Тернер? Добрый вечер. Мы с вами говорили по телефону», – и протягивает визитку. Не знаю, может, адвокат какой. – Чарли пожал плечами. – Иначе откуда у него такая тачка?
– Ты видел, на чем он приехал?
– Древ видел. Серебристый четырехдверный седан с затемненными стеклами. Марку он не разобрал, так что, скорее всего, зарубежный. И чертовски дорогой.
– А о чем говорили?
– Вот этого уж не знаю. Монтроуз взял карточку, и они ушли за перегородку. Проговорили с четверть часа, потом белый парень встал и ушел. Отец твой посидел еще чуть-чуть, допил бутылку и тоже ушел. Все, больше я его не видел.
– Еще раз, когда это было?
– На прошлой неделе в среду.
А на следующий день, судя по почтовому штемпелю, Монтроуз отправил Аттикусу письмо. Но где-то между четвергом и вечером воскресенья он, видимо, решил ответа не дожидаться.
Продолжая гадать, что все-таки случилось, Аттикус вернулся в отцовскую квартиру. Снова накатила усталость, и на этот раз он сдался: рухнул на кровать в отцовской спальне и проспал до вечера.
Его разбудил телефонный звонок. Дядя Джордж сказал, что возникли еще какие-то обстоятельства, но к шести он управится. Аттикус повесил трубку и заглянул в холодильник. Ничего съедобного среди остатков недельной давности не нашлось, поэтому он, зевая, перешел в зал, лениво раздвинул шторы и выглянул в окно.
Народ в этом микрорайоне был в основном зажиточный – средний класс, стремящийся осуществить американскую мечту потребительства. Зачастую это стремление не приводило ни к чему, кроме разочарования, но они все равно тратили заработанные тяжким трудом доллары на мебель и бытовую технику, хоть в крохотных квартирах девать это было некуда, на дорогие наряды для походов в церковь, кинотеатры и ночные клубы, куда пускали темнокожих, ну и на роскошные авто. Ездить на таких за пределами города было небезопасно, зато их можно поставить под окнами – главное, чтобы все видели.
Но даже несмотря на то, что вдоль улицы стояли сплошь «кадиллаки», машина, припаркованная на углу, затмевала их все, являя собой совершенно иной уровень достатка и статуса. Вытянутая и обтекаемая, с низкой посадкой, излучающая потаенную агрессию – такую стоило назвать в честь какого-нибудь хищника. Серебряный корпус и отделка холодно светились в лучах вечернего солнца, как будто на дворе зима, а не лето. Стекла были даже не затемненные, а словно закопченные изнутри – почти непроницаемо черные, и понять, кто или что там внутри, было невозможно.
Машина вызвала интерес не только у Аттикуса. Мимо по тротуару шла ватага мальчишек – они замерли с раскрытыми от удивления ртами. Один из ребят протянул руку, чтобы потрогать корпус, но тут же с визгом отдернул. Приятели захохотали, потом стали спорить и подначивать друг друга. Наконец, другой мальчишка положил ладонь на капот… и с воплем отскочил. Ребята кинулись врассыпную; одни смеялись, другие кричали от страха.
