Куда же делось тело?
Тут появился стажер с отчетом и доложил, что по больницам и моргам все чисто. Капитан с трудом вспомнил имя очкарика. Глеб!
– Спасибо, кадет, свободен, – сказал капитан, но стажер топтался на пороге и не уходил. – Что? – спросил капитан.
– Может, травмпункты проверить? – спросил курсант.
– Проверь. Молодец. Начни с Заводского района. И не звони, они часто не берут трубку, а сходи лично. Знаешь, где это?
– Я найду! – Стажер неловко козырнул, развернулся и исчез.
Капитан подумал, что можно опросить жителей домов… Придется опросить. Он слабо представлял себе угол улиц Чешской и Ильинской, где-то рядом с частным сектором, и вместе с тем до центра рукой подать… кажется, рядом Управление архитектуры и градостроительства.
.
Через час стажер доложил, что в три пятнадцать утра двадцать шестого марта в травмпункт Заводского района была доставлена женщина с травмами в области шеи, избитая. По ее словам, на нее напали. Ей измерили давление, вкололи кордиамин и велели посидеть, так как состояние ее было удовлетворительным. Спустя полчаса она подошла к приемной сестре и сказала, что ей лучше и она уходит. В полицию они звонить не стали, решили, что она позвонит сама, если надумает.
– Имя есть?
– Зубова Виктория Павловна. Я проверил, такая в городе не проживает.
– Черт! – сказал капитан.
– Приемная сестра сказала, ее привезло такси, записала номер. Вот! – парень протянул капитану клочок бумаги.
Капитан некоторое время рассматривал стажера, потом сказал:
– Ну, ты силен, кадет! Молодец! Свободен.
Капитан потер руки – день прожит не зря – и взял клочок, оставленный курсантом.
Водитель такси был на месте, жив-здоров и согласился встретиться с капитаном через полчаса в кафе «Лавровый лист», где обычно обедал.
– Помню я ее! – с чувством сказал водила, рослый парень в черном костюме с галстуком. Костюм сидел на нем как на корове седло, ему больше подошла бы спортивная куртка и футболка. – Полгода прошло, а я забыть не могу. Выскочила на дорогу, ну чисто привидение! Ниоткуда! Я думал, под кайфом, думал, проскочу, не хотел связываться… Мало ли. Она страшная была, растрепанная, светлое пальто грязное… Смотрю, а она плачет и руками машет. И что-то кричит. Двадцать шестого, как сейчас помню, ночью. Около трех. Я со смены ехал. Пожалел, остановился. Чувствую, что не надо бы, и остановился, не смог проскочить. Она села, всхлипывает, слова сказать не может… Потом говорит, что на нее напали и избили… А потом ей плохо стало, глаза закатывает, падает на сиденье… Она сзади села. Меня самого чуть кондрашка не хватил – думаю: а ну как помрет? И на рысях в травмпункт, сдал с рук на руки, а сам, поверишь, повторяю: спасибо, господи, спасибо, господи, пронесло, живую доставил! Остановиться не могу. И что интересно, спиртным не пахло, в смысле, не из таких… Что она там делала в три ночи, хрен ее знает. Сначала ждал, что выйдут на меня ваши, если что, а тут все тихо, никто не звонит, я подумал, что ничего не случилось, все о’кей. Полгода, почитай, прошло. А что с ней? Жива?
– Пока не знаем, – сказал капитан. – И часто у тебя такие истории?
– Книгу можно писать! – с чувством ответил водитель. – Опасная профессия. Ты не поверишь, капитан, привык. Женка уговаривает к брату в бизнес, а я как подумаю… он торгует сырьевым оптом, так с души воротит.
– Почему не поверю? Поверю. У меня та же история: брат зовет в бизнес, деньги обещает хорошие, нормированный рабочий день… И никакой идиот пулю не всадит, а меня с души воротит.
– Расскажу женке, – обрадовался таксист, – а то мозги напрочь выносит. Видать, не один я такой дурной. Мне главное, чтобы интересно было. Бывает, такого наслушаешься – на голову не налазит. Я с клиентами запросто, если надо чего, подскажу, а как же, вот они и делятся.
На улице они тепло распрощались.
– Да, – вспомнил вдруг таксист, – она оставила в машине свою цацку, пойдем отдам. Зацепила, и он порвался. Я потом собрал.
– Браслет! – загадал капитан и выиграл. Таксист достал из бардачка полиэтиленовый пакетик с зелеными бусинами – браслет был разорван; в глаза бросился знакомый брелок – Будда белого металла на короткой цепочке.
– И еще! Она велела везти себя на Горького, восемь, а потом, когда ей стало совсем плохо, я самолично дунул в травмпункт, думаю, от греха подальше. Восьмой номер около центрального парка, сталинка…
Глава 13
Бойцы вспоминают минувшие дни…
– Привет, ребята! Ритка, все цветешь? По какому поводу пьянка? Неужели днюха? Нет вроде, была недавно. Ну-ка, признавайтесь, черти!
Высокий мужчина с волосами, собранными в пучок на затылке, обнял хозяйку дома, небольшую тонкую черноглазую женщину, и громко чмокнул в макушку. Как читатель уже понял, ее звали Рита. Была она женой Игоря Белецкого.
– Новую тачку обмываем, – сказал хозяин дома. – Молодец, что нашел время, а то сразу – занят, не могу, то-се! Сто лет не виделись. Дай я тебя облобызаю! Да отцепись ты от Ритки, охальник! При живом муже… Совсем стыд потерял!
От Белецкого пахло спиртным. Громкая речь, размашистые жесты – все говорило о том, что хозяин дома уже принял на грудь. Мужчины обнялись. Похлопали друг друга по спине, затопали по прихожей, сметая барахло с вешалки.
– Мальчики, мальчики, осторожнее! – закричала Рита. – Дом разнесете! Давайте в гостиную.
– Эд, ты? Сколько лет, сколько зим! – с дивана навстречу новому гостю поднялся представительный мужчина с залысинами.
– Славич! – тот, кого назвали Эдом, обнялся с мужчиной с залысинами. – Рад, рад! Все лысеем и толстеем, финансовый директор? – он похлопал мужчину по животу. – Деньги все уже заработал?
– Ты на себя посмотри, чучело! Богомаз несчастный! Почем опиум для народа?
– Как всегда. С учетом инфляции. Кстати, могу написать твой портрет, хочешь?
– Я что, мазохист, по-твоему?
– А кто? Супружница на сорок лет моложе – конечно, мазохист. Могу изобразить на пару, будешь вспоминать…
– Тебя, что ли?
– Ее! Когда сбежит.
Слава помрачнел и не нашелся что ответить. Белецкий хихикнул и закашлялся.
– Прошу всех за стол, садимся, а то в горле пересохло. Эд, угомонись!
Шумно усаживались, шумно двигали стулья. Эд упал около жены Славы Сонечки, хорошенькой молодой женщины с личиком славной кошечки; схватил ее руки, смачно чмокнул одну, другую.
– Солнышко! Свет очей моих! Я уже говорил, что люблю тебя? На хрен тебе этот старый… гм… финансовый директор? Давай сбежим!
Сонечка смутилась – она не умела подхватить Эдиков треп, – взглянула на мужа. Она была чужой в их спетой компании, их остроты, приколы и воспоминания из студенческих времен летели мимо – она просто их не понимала. Сказывалась разница в двадцать с лишним лет – другое поколение.
