Она поднесла руку к губам, вдохнула – ей показалось, что рука все еще пахнет Эдом, его кожей, его волосами…
Он все время повторяет: «Ритка, уходи от него! На хрен он тебе нужен!» При Игоре тоже. Вроде игра. Игорь подхватывает, говорит: «Только попробуй, убью, где мой большой кинжал!» Она говорит, стрельнув глазами и понизив голос: «Эд, мы не одни, не сейчас». Шепчет драматически: «Позвони мне завтра!» И громко: «Кушайте, гости дорогие! Игорек, наливай!» Милая пьеса для домашнего театрика. Всем очень нравится, все смеются. Аплодисменты! А в душе – лабиринт… Всякого понапихано. Старые непрощенные обиды, сожаления, больные счеты, зависть и ревность. Черт ногу сломит. Иногда укол взглядом – и все, опять тишь да гладь. Что сказал Козьма Прутков об осадке на дне каждого сердца? То-то. Каждого! Тут главное – не лезть на дно, не ковыряться… Пережито, забыто, и гори оно синим пламенем. Или вечным огнем.
Раскрытый на первой странице альбом все еще лежит у Риты на коленях; она закрывает его и убирает в тумбочку…
Глава 16
Первая жертва. Знакомство
Зубова Виктория Павловна в адресном бюро не значилась, но вычислил ее все тот же неугомонный стажер Глеб, для чего ему пришлось обойти все подъезды дома номер восемь по улице Горького на предмет опроса жильцов насчет своевременного вывоза мусора. Для достоверности у него с собой была амбарная книга, куда он записывал имена и фамилии всех проживающих, даже непрописанных, и заставлял расписаться.
Капитан Астахов только головой покрутил от такой креативности подопечного и сказал после паузы:
– Силен, брат!
А не значилась Виктория Павловна потому, что жила в соседнем городке Зареченске, а квартира в их городе досталась ей по наследству от тетки, умершей в марте. Полгода прошло, и Виктория Павловна приехала вступать в права собственности. Всем повезло, можно сказать. Кроме тетки.
Везение продолжалось: из подъезда выскочил подросток, и капитан перехватил тяжелую входную дверь. Квартира шесть, второй этаж. Капитан позвонил. Поморщился от пронзительного щебета райской птицы. Внутри раздались быстрые шаги, и дверь распахнулась. На капитана изумленно смотрела молодая темноволосая женщина в длинном белом свитерке и джинсах; в красных носках.
– Всегда надо спрашивать, кто там, – назидательно сказал капитан. – Виктория Павловна Зубова?
– Ой! Я думала… Я ожидаю… Да! Я Зубова. А вы сосед сверху? Это я оставила записку, вы протекли на нас, в ванной.
– Капитан Астахов, – представился капитан. – Зареченский райотдел…
– Капитан? – перебила она. – Из полиции? Но я же… Почему из полиции? Он что, пожаловался в полицию? Сам протек и сам пожаловался!
Коля достал удостоверение, помахал.
– Мы можем поговорить, Виктория Павловна?
– Да, да, заходите, – она вдруг нырнула куда-то под вешалку, и не успел капитан удивиться, как она уже вынырнула с тапочками, которые тут же принялась обувать. – Извините, это Леня затащил… Играл и затащил. Прошу вас! – она махнула рукой.
– После вас, – галантно произнес капитан и поморщился. Он хотел спросить, почему Леня, ребенок, играет с тапочками. Кадет ничего не сказал про ребенка. Запишем как недочет.
Она побежала вперед; капитан двинулся следом. На диване в гостиной спал, свернувшись в клубок, большой черно-белый кот. Философ называет таких котов деревенскими, поскольку считает, что в городе их просто не осталось, перевелись.
– Садитесь, пожалуйста, – сказала хозяйка. – Леня, подвинься!
Оказывается, Леня – не ребенок, а кот… Кот по имени Леня… Однако! Капитан уселся рядом с животным. Леня открыл один глаз, ярко-желтый, рассмотрел капитана, вытянул лапу и мазнул его по колену.
– Это он играет, – поспешила Виктория Павловна. – Леня, нельзя! Знаете, он иногда может поцарапать… Увлекается. Или даже укусить… Несильно.
«Пусто только попробует», – читалось на лице капитана.
– Виктория Павловна…
– Можно просто Виктория!
Капитан кашлянул.
– Виктория, я хочу поговорить о событиях, имевших место в марте, а именно ночью двадцать шестого…
– Как вы узнали? – она всплеснула руками. – Я же никому не говорила! Я тогда сразу уехала…
– Почему вы не обратились в полицию?
Она смутилась.
– Понимаете, я не имела права жить в квартире до вступления в наследство, а у меня был ключ… Не в гостиницу же идти. Я приехала на похороны тети, нужно было все организовать… У нее больше никого не было. А соседка тетя Света говорит: «Да живи ты здесь, в ее квартире, кому какое дело, ведь ты все равно наследница…» Ну, я и заселилась. Всего несколько ночей, а потом сразу уехала в Зареченск. А в полицию просто испугалась, там спросят, где проживаю… все такое. И еще подумала, раздуют дело, станут вызывать на допросы… Понимаете, я хотела поскорее уехать и забыть весь этот ужас! – она приложила ладони к горящим щекам.
– Можно поподробнее? – попросил капитан.
– Мои родители – геологи, часто в экспедициях, а я жила у тети. В смысле, то с ней, то дома. И школу здесь заканчивала. Приехала на похороны и встретила на улице одноклассницу Зойку Шульгу, она затащила в кафешку, посидели, повспоминали ребят и девочек, а потом она мне звонит и приглашает в ресторан, в «Белую сову», у них интересная ночная программа. А у меня после смерти тети такая тоска, не передать, я и согласилась. Зойкин муж Арик, тоже из нашего класса, привел друга Павлика. Хороший парень, неженатый. Они все меня обженить хотят, всё женихов ищут. Павлик оказался пьющий, подпил и стал рассказывать похабные анекдоты и хватать за коленку. Зойка вытащила Арика в холл и высказалась насчет Павлика, а что он может? Павлик раздухарился, никого не слушает, морда красная, вылез танцевать… Позорище! Ну, я и мигнула Зойке, что, мол, удираю… Ведь не отцепится! А вслух говорю, что пойду носик попудрю. Она придержала Павлика, а я удрала. Выхожу, а погода прекрасная, ночь теплая… Весна! Люди на улице еще были, фонари горят, думаю, пройдусь – до тетиного дома минут пятнадцать всего. Уже было рукой подать… Народу стало поменьше, чем в центре, как вдруг меня как будто дернули назад, и сразу страшная боль в горле… Я даже не поняла, что случилось! Хватаюсь за горло, ломаю ногти… Чувствую, задыхаюсь! И все. Дальше провал. Прихожу в себя… Лежу на земле, боль страшная, горло, голова, не могу дышать… Кое-как поднялась, голова кружится… Подняла сумочку, прислонилась к стенке дома… Место незнакомое, ночь… Посмотрела на часы – без двадцати три… Час прошел, как я вышла из ресторана. И ни души вокруг. Потрогала горло, сглотнула – аж вскрикнула, так больно! Постояла и пошла куда-то… Главное – убраться, страшно боялась, что он вернется. Услышала шум машин… Там большая улица была, проспект Мира, останавливаю, машу рукой – все летят мимо. А я реву, не могу остановиться, и все время оглядываюсь: а вдруг он рядом? Ужас! До сих пор, как вспомню, трясти начинает. Потом одна машина, такси, остановилась, я села… И снова провал. Очнулась в какой-то больнице – наверное, таксист привез; они померили давление и сделали укол… Я еще посидела и ушла… Сказала, что ухожу. И ушла. Смутно помню, как добралась домой… Слава богу, недалеко было. Постояла под душем, приняла снотворное и вырубилась на полсуток.
