– Что же произошло? – спросил капитан. – Это был мужчина? Может, ваш новый знакомый?
– Это не Павлик. У меня тоже мелькнула мысль… Позвонила Зойке, спрашиваю, как дела, то-се. Как посидели без меня. Она говорит, что Павлик очень расстроился и упился в хлам, пришлось отвозить домой. Очень извинялась. Кто это был? Мужчина, наверное. Я даже не слышала, как он подошел… Шагов не слышала. Потом вспоминала хоть что-то. Ничего! Ровным счетом ничего.
– Может, он сказал что-нибудь?
– Ничего. Просто подошел сзади и сдавил шею.
– Что-то пропало?
– Ничего. В том-то и дело! Серьги, кольца, цепочка… Даже деньги в сумочке! Все на месте. Я думаю, может, ему помешали? Но там такое глухое место… где он оставил меня. Никто не видел, мог легко ограбить.
Капитан подумал, что убийца мог легко додушить ее, если бы понял, что она жива. Никого не было? Похоже, кто-то все-таки был. Тот, кто позвонил в полицию. Надо бы пробить номерок. Новое задание кадету, пусть займется. Вряд ли, конечно. Уж если звонивший пожелал остаться неизвестным, то симка, скорее всего, давно уничтожена – не захотел связываться с полицией. А кто хочет?
– То есть абсолютно ничего? – уточнил капитан. – Может, запах?
Она задумалась; пожала плечами. Потом сказала:
– Он высокий!
Капитан вскинул бровь, и Виктория пояснила:
– Он дернул меня к себе, и я ударилась затылком о его подбородок, вот здесь! – она запрокинула голову и похлопала себя ладошкой по затылку. – У меня рост сто шестьдесят три, да еще каблуки десять – это сколько? Сто семьдесят три, так? – капитан кивнул. – Добавьте половину длины его головы… Если она примерно двадцать пять – двадцать семь сантиметров, то половина будет двенадцать или тринадцать с половиной.
– Почему добавить половину? – спросил капитан.
– Потому что его подбородок пришелся на середину моей головы, в смысле, затылка. То есть если моя голова тоже двадцать пять сантиметров, то от моей макушки до его макушки остается примерно половина – двенадцать или тринадцать с половиной, понимаете? Прибавляем это к ста семидесяти трем и получаем… примерно сто восемьдесят пять. Это его рост. Плюс-минус полтора… примерно.
Озадаченный капитан подумал, что готово еще одно задание для кадета, и спросил:
– Вы учитель математики?
– Нет, просто я люблю считать в уме, еще прикидывать на глазок… Очень полезно в моей профессии. Я интерьер-дизайнер.
– Художник?
– Скорее архитектор, и еще искусствовед. Сейчас многие не сами обставляют квартиры, а приглашают дизайнера… Знаете, со вкусом напряженка. Деньги есть, а культуры и вкуса кот наплакал. Вот и помогаешь. Выслушиваешь хотелки, делаешь эскизы, объясняешь, что можно, чего не следует…
– Слушаются?
– По-всякому, – Виктория улыбнулась. – А как вы узнали про меня? Тот таксист заявил?
– Нет. Был анонимный звонок в полицию, в два тридцать ночи двадцать шестого марта. Позвонивший сказал, что видел, как из машины вытащили тело женщины, по-видимому, мертвой, и сообщил адрес. Угол Чешской и Ильинской… Знаете, где это?
Она покачала головой.
– Понятия не имею. Значит, его видели? А что за машина?
– Неизвестно. Это все. Ни номера машины, ни описания человека.
– Может, это он? В смысле, сам позвонил?
Капитан, вздернув левую бровь, молча рассматривал ее. Странное замечание, но весьма здравое… для женщины. Убийца надевает на руку жертвы браслет с Буддой, что есть такая же демонстрация, как и возможный звонок. Хотя вряд ли, конечно. Но оба события – одного логического ряда, как сказал бы философ Федор Алексеев… Тьфу, прицепилось! Он достал из папки пластиковый пакетик с зелеными бусинами, протянул ей.
– Посмотрите, Виктория, это вам знакомо?
Она взяла пакетик, внимательно рассмотрела бусины.
– Кажется, нефрит, а Будда из мельхиора… Похоже на браслет. Никогда раньше не видела. А что?
– Это действительно браслет. Его подобрал в машине таксист, который отвез вас в травмпункт. Он утверждает, что браслет ваш – зацепился за дверцу и разорвался.
– У меня никогда такого не было, честное слово! Таксист ошибся.
Виктория смотрела на капитана чуть улыбаясь, и он подумал, что она интересная женщина… и вообще. Он не стал рассказывать ей про привычки убийцы.
– Спасибо, Виктория, – капитан заставил себя подняться. – Мне пора.
– Чаю не хотите? Я еще не завтракала. Или кофе?
Капитан притормозил было, но усилием воли заставил себя сказать, что спешит, чувствуя себя при этом полным дураком. Деловито спросил, сколько она еще пробудет в городе, собирался записать номер телефона, но она сказала, что лучше даст свою визитку, и они обменялись карточками.
– Если что… – сказал капитан.
– Позвоню! – пообещала Виктория. – Сразу. Значит, вы его ловите?
– Значит, ловим, – кивнул капитан и распрощался. Ему хотелось спросить, что она собирается делать с квартирой – продать или переехать из Зареченска сюда на постоянное место жительства, но усилием воли снова сдержался, чувствуя себя… см. выше.
Умна, ничего не скажешь. Капитан избегал умных женщин, решив раз и навсегда, что с глупыми много легче. Взять хотя бы Ирку… А умные видят тебя насквозь, вечно недовольны, потому что ты не соответствуешь запросам, давят тебя цитатами из прочитанного и долго удивляются, что ты не знаешь, кто такой Стивен Хокинг. А еще они умеют молчать. Как камень. Ты уже не помнишь, на чем прокололся, а она молчит. Ты и так, и этак, а она продолжает молчать. Была у капитана когда-то умная подруга… Нет уж, лучше Ирка!
Виктория понравилась капитану, и он подумал, что попадаются среди умных довольно интересные, и пожалел, что не остался на чай… или кофе. И надо было все-таки расспросить ее о планах на будущее.
По дороге попался ему парфюмерный киоск, и капитан попросил девушку дать ему «Аведу».
– Вам что? Одеколон, увлажняющий лосьон после бритья, гель для душа? – затараторила она.
– Давайте лосьон, – не сразу сообразил капитан.
Он брызнул лосьоном на тыльную сторону руки, понюхал.
– Не сомневайтесь, – сказала девушка. – Только недавно подвезли, берите, пока есть.
Капитан хотел сказать, что не собирается покупать, что ему просто понюхать, потом все-таки полез в карман за портмоне. Услышав цену, только крякнул. Девушка вручила ему невыразительную продолговатую коробочку в бумажной торбе и листовку-рекламу. Капитан пробежал ее глазами: «Непревзойденная свежесть… признак ухоженного мужчины… бодрящий аромат ветра свободы… не может оставить равнодушной ни одну девушку». Да… Что красиво, то красиво, умеют подать. Всякий хлюпик, от которого пахнет «Аведой», уже не хлюпик, а ухоженный, непревзойденно свежий мужчина, несомый ветром свободы. Или уносимый. А не хлюпик. Надо полагать, еще сильнее, свежее и свободнее.
