– Что это? – спросил капитан.
– Американец, Sig Sauer, пэ двести тридцать восьмой, – ответил криминалист. – Классная игрушка!
Капитан опустился на колени, пытаясь рассмотреть перстень на безымянном пальце правой руки убитого – серебряный, с мутно-красным камнем.
– Звук как у хлопушки, поэтому никто не слышал, – продолжал криминалист. – Схватил три пули в живот, в упор.
– Понятно, – капитан поднялся с колен. – Лисица, когда его?
– Навскидку – около десяти часов назад, точнее – позже, сам знаешь.
– Знаю. Где она?
– В гостиной.
– Можно с ней поговорить?
Лисица пожал плечами.
– Ты особенно не напирай, похоже, ее ударили. Лицо разбито. На шее синяки… Загляни в кухню сначала.
Капитан заглянул. Там царил беспорядок. Опрокинутый табурет, разбитая чашка, две литровые бутылки виски – одна, полупустая, на столе, другая, опустошенная, на полу.
– Похоже, он пил, – сказал Лисица. – Почти полтора литра…
– Похоже.
…– Софья Юрьевна Белецкая? – спросил он, рассматривая молоденькую растрепанную женщину, сидевшую с ногами на диване. Она была в туфлях и пальто, видимо, не сообразила снять. Вид у нее был странноватый, и он подумал, что она не в себе.
Соня подняла на капитана затравленный взгляд. Он увидел ссадину на левой щеке.
– Расскажите, что случилось.
– Я убила Славу, – она сглотнула и закашлялась. Он видел, как на ее шее напряглись жилы и налились краснотой пятна… Следы пальцев?
– Владислава Житкова?
– Да. Я убила мужа, Владислава Житкова.
– Каким образом?
– Выстрелила из пистолета… Несколько раз.
– Когда это произошло?
– Вчера около одиннадцати вечера… или позже. Не знаю.
– Чей пистолет?
– Мой. Слава подарил. Учил стрелять. Он любил оружие. У нас четыре ружья… – Она нечетко произносила слова, откашливалась и мучительно сглатывала. Голос был сиплым. Ей было трудно говорить. Она поминутно трогала рукой щеку и горло… Смотрела мимо капитана, куда-то в пространство.
– Где хранился пистолет?
– В сейфе.
– То есть вы взяли его из сейфа?
– Нет… Он был в сумочке…
– Вы держали его в сумочке?
– Да. В тот вечер…
– Когда вы взяли его из сейфа?
– Днем.
– Зачем вы взяли пистолет из сейфа?
Она пожала плечами.
– Вам кто-нибудь угрожал?
– Нет.
– Зачем вы положили пистолет в сумочку?
Она не ответила.
– Что случилось, когда вы вернулись домой?
– Я убила Славу.
– Почему вы его убили?
– Почему… Испугалась, что он меня убьет, – она снова потрогала горло.
– Что с вашим лицом?
– Слава ударил…
– Вы поссорились?
– Да.
– Во сколько вы вчера вернулись домой?
– Поздно… в одиннадцать.
– Где же вы были?
Соня молчала.
– Почему вы поссорились?
– Слава много пил… Я хотела уйти от него… Он…
– Он бил вас?
– Нет… один раз. Зимой и вчера… Я не хотела идти домой…
– Где вы были вчера? – повторил капитан.
– Гуляла. Потом в кафе.
– Название помните?
– Нет. Около площади.
– Вы были одна?
– Нет.
– С кем вы были?
Она замотала головой и закрыла лицо руками…
…Она уже полчаса сидела на лавочке во дворе. Не могла заставить себя пойти домой. Она надеялась, что мужа нет дома, он часто уходит куда-то, возвращается поздно, когда она уже в постели… Но в окнах был свет, и она сидела на лавочке и смотрела на освещенные окна квартиры, зная, что Слава ждет. Говорила себе: иди! И не могла. Чувство тупика, безнадежное, безвыходное, безжизненное. Чувство ошибки, страшной, непоправимой…
…Как-то в середине января Соня столкнулась с Белецким на улице. День был прекрасный, снежный и солнечный, она купила совершенно изумительные туфли, очень дорогие, представляла, как покажет их Славе – наденет и пройдется перед ним, а он скажет: ах ты умница моя…
Белецкий обрадовался, расцеловал ее, затащил на «перекус» в «Белую сову», рассказал, что они смотались на неделю в Зальцбург покататься на лыжах. Правда, каталась в основном Рита, а он сидел в баре, пил пиво. Он взял ее руку, заглянул в глаза, сказал со вздохом, что завидует Славичу. Как этот увалень ухитрился… «Ума не приложу», – сказал Белецкий. Соня сначала смущалась, а потом, после рюмки красного вина, охотно смеялась его шуткам, а он держал ее за руку и заглядывал в глаза. Правила охмуряжа включали в себя также легкость необычайную в обращении, восхищение в глазах, ласковость в обволакивающем голосе…
Соня летела домой как на крыльях…
Он позвонил ей на другой день, и они пили кофе в баре «Тутси». Он попросил принести им четыре пирожных, самых вкусных; она запротестовала, сказав, что не ест пирожных, а он возразил, что женские губки должны быть сладкими. Он так сказал это, что Соня вспыхнула…
…А потом он позвал ее на «явочную» квартиру, принадлежащую банку, сказал, что угостит своим фирменным блюдом – ризотто. По собственному рецепту. На Лесопарковую, шестнадцать. Она приняла приглашение; с горящими глазами и колотящимся сердцем поднялась на третий этаж, нажала красную кнопку звонка. Белецкий втащил ее внутрь; они целовались прямо в прихожей, она, как была, в шубке, румяная и холодная с мороза, он – в синем клетчатом фартуке, нетерпеливый, разгоряченный, от плиты…
…Когда она уходила, он протянул ей ключ и веско сказал: «Завтра в два. Придешь первая, я люблю, когда меня ждут…»
…Она не стала звонить, открыла дверь своим ключом. В прихожей горел свет. Она, как была, не раздеваясь, с сумочкой через плечо, прошла в гостиную. Сияла парадная люстра, но комната была пуста. Она пошла на кухню, стала на пороге. Слава сидел за столом, перед ним – бутылка виски и стакан.
– Слава… Опять пьешь? – она стала в дверях.
– Пришла, жена… Садись. Налить? – он поднял на нее глаза, и столько боли было в его глазах, что Соня содрогнулась.
– Ты что-нибудь ел?
Он пожал плечами.
– Где ты была? У подруги? Или… с ним?
– Просто бродила по улицам… Настроение накатило. Я не вижусь с ним, мы же все уже обсудили. Сколько можно?
