В тот же день утром я отправился с докладом к А. И. Деникину.
— «Виолетта» может идти, — сказал мне главнокомандующий, — но Вы, как начальник губернии, должны остаться до последнего момента.
На это я указал, что ввиду введения осадного положения у меня нет никакой власти и никакого аппарата, ибо все дела и государственная стража с момента введения осадного положения подчинены командующему войсками.
— Остаться я могу до последнего момента, — сказал я при этом, — но на чем я выеду, если уйдет «Виолетта». Может быть, Вы дадите мне место на своем миноносце?
— У меня нет свободных мест, — резко ответил А. И. — Можете уезжать на «Виолетте».
Я откланялся; по дороге заехал к командующему войсками генерал–лейтенанту Макееву и рассказал ему и о распоряжении правительства относительно «Виолетты», и о моем разговоре с А. И. Деникиным.
— Конечно, уезжайте с «Виолеттой», — сказал мне Макеев, — иначе Вас оставят здесь. А что касается работы, то, во–первых, у Вас ее и нет, а во–вторых, и у меня не осталось помощников, все бежали, распоряжаюсь я только сам собой. Больше делаю вид. Советую скорее уезжать и вывозить кого нужно.
Расстались мы очень сердечно, и я поехал распорядиться насчет эвакуации.
Погрузка началась 9 марта утром, но за отсутствием средств передвижения и огромной толпы беженцев, запрудивших все улицы, удалось доставить к пароходу только небольшую часть имущества министерств.
10 марта я распорядился начать одновременно с погрузкой и посадку людей, несмотря на протесты капитана «Виолетты», который доказывал невозможность одновременно грузить имущество и людей. Отход парохода я назначил на 11 марта, предполагая, что посадка трех–четырех тысяч человек будет закончена благодаря выработанному плану в один день, то есть 10 марта, а на следующий день удастся закончить и погрузку.
При этом, так как «Виолетта» была отдана в мое распоряжение, я считал, что время отхода зависит исключительно от меня. Торопил же я с посадкой, так как, по словам председателя правительства, у меня было в распоряжении всего два–три дня, да кроме того, я боялся подхода недисциплинированных войск, которые, не доверяя своему начальству, боясь, что их бросят в Новороссийске, самовольно оставляли фронт и шли на Новороссийск, захватывая поезда, а иногда и вступая в бой с находившимися в вагонах отступающими частями, чтобы выбить их из поезда и занять их место. Заведующему погрузкой и посадкой чиновнику Министерства внутренних дел Черникову я отдал распоряжение отвести на ночь «Виолетту» от пристани, боясь покушений на взрыв парохода или захвата его; а рано на рассвете «Виолетта» должна была снова подойти к пристани и догрузиться.
Совершенно неожиданно для меня в восьмом часу вечера комендант парохода, старший лейтенант Слезкин,
[84] объявил мне, что им получено распоряжение от генерал–майора Ермакова, чтобы «Виолетта» отошла в тот же день, 10 марта, в 8 часов вечера, причем идти должна не в Севастополь, как распорядилось правительство, а в Феодосию. При этом он добавил, что так как этот приказ заведующего морским транспортом генерала Ермакова, его главного начальника, то он, Слезкин, моих распоряжений исполнять не может, а должен исполнить приказ Ермакова.
Полагая, что это недоразумение и что нет никаких оснований, если даже считать главным распорядителем «Виолетты» Ермакова, отходить в 8 часов вечера, я отправил к Ермакову одного из своих чиновников, чтобы указать на необходимость отложить отход «Виолетты» до следующего дня, так как часть пассажиров (около 500) и большое количество ценного имущества не может быть погружено к 8 часам, что пароходу не грозит ни малейшей опасности, так как при наступлении темноты «Виолетта» отойдет на рейд. Указывалось также Ермакову, что ночью отходить бессмысленно, так как тогда «Виолетта» придет в Феодосию к ночи и по действующим правилам в порт ночью не будет впущена, таким образом, время будет все равно потеряно, а люди и имущество останутся непогруженными.
В ответ на это Ермаков, игнорируя меня, прислал коменданту Слезкину новый «боевой» приказ, требуя немедленного отхода «Виолетты» в Феодосию. Этот второй «боевой» приказ был приведен в исполнение немедленно, но благодаря какой‑то неисправности (кажется, вызванной мягкосердечием команды) пароход задержался часа на полтора–два, чем и воспользовался Черников и экстренно в темноте произвел дополнительную погрузку и посадку.
Около 10 часов вечера «Виолетта» отошла от пристани, оставив машины Экспедиции заготовления государственных бумаг, все бумаги Министерства торговли (в том числе делопроизводство о заграничной валюте на сумму до миллиона фунтов стерлингов), оставив часть багажа чиновников и около 200 человек, причем многие оказались разлученными со своими близкими и даже с детьми. Однако в воротах порта «Виолетта» была задержана на несколько часов, так как Ермаков, приказав отправить пароход немедленно, забыл сообщить об этом на Восточный маяк, без чего ни одно судно не могло быть выпущено из порта.
Новая попытка воспользоваться этой небрежностью и убедить Ермакова задержать отправку парохода до утра, сделанная по телефону начальником части Министерства торговли и промышленности Андерсоном (по телефону с маяка), успеха не имела, и «Виолетта», потеряв на бесполезную стоянку около четырех часов, перед рассветом ушла из Новороссийска.
На борту парохода мной было созвано совещание из начальников всех ведомств, и результаты совещания вылились в рапорте на имя главнокомандующего<…>. Кроме того, мной была послана уже из Феодосии, — куда «Виолетта», как мы и ожидали, пришла ночью и не была впущена в порт, потеряв опять время в течение нескольких часов на новую бесполезную стоянку, — телеграмма заведующему эвакуацией воинских чинов генерал–лейтенанту Вязьмитинову с просьбою позаботиться о брошенном имуществе и людях.
Об обстоятельствах эвакуации «Виолетты» было доложено мной также Южно–Русскому правительству, доживавшему в Крыму последние дни. Впрочем, все это не имело никакого значения, а генерал Ермаков продолжал оставаться в своей должности и при генерале Врангеле, когда ни о Южно–Русском правительстве, ни о юстиции уже не было и помину.
И. Георгиевский
[85] ОТЪЕЗД ГЕНЕРАЛА ДЕНИКИНА
[86]
В случае поражения какой‑либо воинской части ответственность за неудачу падает на командующего, была ли в том его вина или нет. Так было и после разгрома Белой армии на Юге России и малоудачной эвакуации Новороссийской военной базы.
