В станице Хадыжинской, узел дорог перед Гойтхским перевалом, соединились все корпуса и «Правительственный отряд» атамана Букретова. Здесь нас ждал жуткий «сюрприз»… Оказывается — вся Черноморская губерния, от грузинской границы и до самого Геленджика, занята «зелеными». Наши предполагаемые интендантские базы в Туапсе и Сочи, оказывается, давно были в их руках. Наш путь отхода в Грузию был отрезан. В полках ни фуража для лошадей, ни хлеба для казаков. Обнадеженные словами высших начальников, что «мы идем в Грузию» и что во всех портах, естественно, заготовлены запасы для довольствия войск, весь Черноморский флот в распоряжении Ставки — кто бы мог подумать, что три конных корпуса казачьих войск, с пластунами, артиллерией, десятками тысяч беженцев, попадут в такую западню?!
У полотна железной дороги, перед самым Гойтхским перевалом, лежит боком бронепоезд, весь изрекошетированный пулями. «Что это?» — спрашиваю я генерала Науменко. «А это работа Шкуро и Шифнер–Маркевича. Вся Черноморская губерния занята «зелеными», и они, со своими полками, очищают от них Туапсинский район для подошедших корпусов», — ответил он. Здесь только я впервые узнал о «зеленых», отрезавших нам путь отхода в Грузию. Не буду писать о своем личном удивлении и возмущении. «Перейдя реку — оставь мосты за собою», — поучал генерал Суворов, а здесь… три конных корпуса отходят «на заблаговременно предусмотренные базы самою Ставкою», как пишет генерал Науменко в № 14, но базы захвачены противником.
«А Вам, Елисеев, для обеспечения правого фланга Шкуро — Маркевича — с полком немедленно выступить вперед, пройти Гойтхский перевал, повернуть на север, выбить «зеленых» с перевала у Лысой горы, спуститься вниз и занять село Кубанской области Садовое, где и ждать новое распоряжение», — закончил он.
С полком прошел Гойтхский перевал. К ночи достиг вершины перевала у Лысой горы. Он совершенно безлесый, потому и назван «лысый». Полк заночевал в снегу. Наутро спустились вниз. Дремучий лес, охвативший дорогу своими широкими ветвями. Полк идет словно в туннеле. Впереди затрещали выстрелы. Две спешенные сотни казаков рассыпались по густым кустарникам между вековых дубов. Идет бой, но противника не видно из‑за густоты леса. «Вперед без выстрелов!» — кричу–командую, и с обоими своими помощниками и полковым адъютантом бросились к цепям.
Садовое село занято. В нем никого из жителей. У околицы лежит убитый лицом вниз. Пуля догнала его в спину. Село, как горное, малое. В нем, в скирдочках, душистое полевое зеленое сено. В маленьких амбарчиках на сваях полно кукурузы в кочанах. Казаки быстро нашли белую кубанскую муку, немного печеного хлеба и другое съестное. Захвачен гурт рогатого скота, свыше двадцати голов. Полк обогатился фуражом и продуктами. Сыты казаки и лошади после голодовки, но это стоило дорого полку: убиты 4–й сотни сотник Веприцкий и один казак; убиты наповал, в головы.
Полк сильный — до 700 шашек и 26 пулеметов «максим» на линейках. Мы готовы были с радостью оставаться здесь много дней, как наутро прибыл ординарец с приказанием генерала Науменко: «Шкуро занял Туапсе и расширяет свой плацдарм на север и на юг. Полку немедленно же вернуться назад по тому же пути и расположиться биваком у восточной стороны Гойтхского перевала, при штабе корпуса».
Генерал Науменко приказал мне, с 1–м Лабинским полком, расположиться у восточного начала Гойтхского перевала через Кавказский хребет, разделяющий Кубанскую область с Черноморской губернией. Здесь узкое ущелье, громоздкие горы и сплошной лес. За отсутствием построек полк расположился в лесу. Моросит мелкий нудный дождь. С неба падают мокрые снежинки. В природе стало холодно.
С утра 14 марта по шоссе, мимо нас, потянулся вверх, на Гойтхский перевал, 4–й Донской конный корпус. Мы вначале с любопытством рассматривали его колонну, идущую «по–три», еще на неизъезженных крупных донских конях. Крупного роста были и сами казаки, давно не бритые, уставшие и молчаливые. Они идут и идут, совершенно не обращая внимания на нас, видимо погруженные в свои невеселые думы. Уже настало и обеденное время, а колонна безостановочно двигается вперед, и, казалось, ей не будет конца. Это проходил знаменитый Мамантовский корпус, который, в своем прорыве красного фронта, так прославился в 1919 году, имеющий теперь в своих рядах 18 тысяч казаков. И только к вечеру того же дня мимо 1–го Лабинского полка — прошел «хвост» корпуса, растянувшись по шоссе длинною кишкою колонны верст на двадцать пять. И словно для сценария, скоро показалась голова новой конной колонны. То шел уже иной поток всадников — горячих, нервных, в другом одеянии, на иных лошадях. Это шла Черкесская конная дивизия генерала Султан–Келеч–Гирея.
Пропустив мимо себя все части, 2–й Кубанский конный корпус двинулся вслед за ними, став арьергардом всей Кубанской армии и 4–го Донского корпуса. 2–я Кубанская казачья дивизия заняла позиции западнее Гойтхского перевала, у станции Кривянка, а 4–я дивизия — в районе Туапсе. 25 марта 4–я дивизия была вытеснена красными из Туапсе, наступавшими с севера, отрезав путь отхода к морю 2–й дивизии, к Туапсе, до которого было 25 верст. В узком ущелье, и неожиданно, 2–я дивизия была атакована огнем красной пехоты с трех сторон. Без дорог, она бросилась в лесную чащу на юго–запад. К ночи достигла вершины кряжа и, не зная боевой обстановки, заночевала на оголенном от леса плато.
Наутро дивизия двинулась на юг, по лесной тропе, которая упиралась в горный ручей, и потерялась. Войдя в ручей, голова колонны, 1–м Лабинским полком, двинулась по его руслу, текущему на запад, в Черное море. 1–й
[90] и 2–й
[91] Кубанские полки ночью оторвались от Лабинской бригады и ушли в тыл, к штабу корпуса, от которых генерал Науменко узнал о событиях вчерашнего дня. Штаб дивизии он встретил недружелюбно, разцукал начальника дивизии полковника С. С. Жукова,
[92] отрешил его от должности и вторично назначил меня, с заданием «собрать дивизию и привести ее в порядок».
До самого города Сочи 2–й Кубанский корпус генерала Науменко неизменно находился в арьергарде. По сдаче Сочи, со 2–й Кубанской казачьей дивизией я вошел в подчинение командира Пластунского корпуса, генерала Морозова (Николая Аполлоновича). Он был офицером Генерального штаба, по рождению — не казак.
