Самих офицеров поведение их сослуживцев часто ставило в тупик, и некоторые были склонны приписывать его исключительно деятельности большевиков: «Какова же причина такого прыжка: от службы верою и правдой самодержавной Монархии и до диктатуры пролетариата мирового коммунизма? Мне кажется, что ужасы небывалого развала Русской Армии творцами февральской бескровной и чистая работа ЧК Ленина были главной тому причиной»
[1079]. Однако причины были более разнообразны уже хотя бы потому, что разнообразен был и состав офицерства к 1917 г.
В составе бывших офицеров, служивших у большевиков, различаются четыре основные группы, мотивы службы которых у красных в равной мере ничего общего с «осознанием» не имели. Первую составляли лица, служившие по идейным соображениям, т. е. в той или иной степени разделявшие коммунистические убеждения. Но такие люди были в большей мере большевиками, чем офицерами, они придерживались своих весьма левых убеждений и до того, как, попав во время войны в армию и имея соответствующее образование, получили офицерские погоны. Новая власть для них была вполне своей, а принадлежность к офицерству — лишь случайным и временным обстоятельством. Вторая представляла тип беспринципных карьеристов, почувствовавших в условиях дефицита специалистов возможность выдвинуться при новой власти. Третья включала в себя лиц, испытывавших в отношении большевиков те или иные иллюзии или считавших, что, служа у большевиков, им удастся, овладев военным аппаратом, свергнуть их власть. Наконец, четвертая, и самая многочисленная (до 80 %) состояла из лиц, насильно мобилизованных большевиками и служивших под угрозой репрессий в отношении семей или просто ввиду отсутствия средств к существованию. Сами большевики, хотя и любили подавать факт службы у них бывших офицеров как свидетельство силы и правоты коммунистической идеологии, никаких иллюзий в отношении «перевоспитания» офицерства не испытывали, лучшим подтверждением чему стала судьба служивших им офицеров в течение первых же десяти лет после войны.
Итак, прежде всего большевики могли располагать офицерскими кадрами в лице членов своей партии и им сочувствующих, которых к концу 1917 г. насчитывалось несколько сот человек. Некоторые офицеры (призванные из запаса) состояли в партии еще до войны, но большинство вступило в течение 1917 г. К ним следует добавить представителей других близко стоявших к большевикам партий — эсеров-интернационалистов, левых эсеров и других. Об их деятельности по развалу армии уже говорилось во второй главе. Они, как правило, возглавляли солдатские комитеты, выносившие большевицкие резолюции и были проводниками партийной политики в армии. Они же возглавляли в ходе октябрьского переворота и сразу после него большевистские формирования. Это были почти исключительно младшие офицеры в чинах от прапорщика до штабс-капитана, но встречались и отдельные штаб-офицеры: подполковник В. В. Каменщиков (бывший командир 12-го Туркестанского стрелковый полк., назначенный командовать Западным фронтом), полковники М. С. Свечников, А. К. Энкель (77-го пехотного полка), Федоров (избранный командиром 17-го армейского корпуса) и т. п. Офицерами (в основном прапорщиками) были такие весьма известные большевистские деятели, как Н. В. Крыленко, А. Ф. Мясников, М. К. Тер-Арутюнянц, С. М. Нахимсон, Ф. Р. Сиверс, Р. П. Эйдеман, Г. Х. Эйхе, Р. И. Берзин, М. В. Кривошлыков, С. Г. Лазо и т. д. Интересно, что для большинства офицеров, хотя и имевших возможности наблюдать на фронте в 1917 г. тип офицера-смутьяна, возможность для офицера быть членом большевистской партии с трудом укладывалась в голове, но с этим явлением белым пришлось сразу же столкнуться. Один из них вспоминал: «Три человека, которых мы оставили для допроса, были офицерами коммунистов. Они же в прошлом были офицерами нашей, т. е. Императорской армии в чине прапорщиков. На вопрос: «Как вы могли служить у коммунистов?» — они ответили: Мы сами коммунисты!»
[1080].
Но в целом офицеров этой категории вместе с примкнувшими авантюристами было едва ли более 2–3 тысяч. Этого количества вполне хватало для руководства отрядами Красной Гвардии, но было совершенно недостаточно для создания серьезной вооруженной силы, необходимость которой обнаружилась уже в январе-феврале 1918 г., когда возникла угроза не договориться с немцами. Необходимость противодействия немецкому наступлению обусловила возможность сотрудничества с большевиками некоторого, и довольно значительного, числа офицеров, надеявшихся на возобновление войны с Германией. Будучи преданными этой идее всей душой (за что и травимые недавно большевиками), они, не представляя себе вполне идеологию и цели большевиков (программных документов партии никто из них не читал, и прошло несколько месяцев, прежде чем ее идеология сделалась хорошо известной, но к тому времени большевики, уже полностью владели положением), наивно полагали, что большевики — лишь одна из экстремистских партий, целью которой является захват власти, после чего они будут отстаивать интересы России как свои собственные. Об идее мировой революции если и слышали, то не воспринимали ее всерьез. Поэтому, хотя в первые полгода никакого систематического привлечения офицеров большевиками не велось, многие из них сами предлагали свои услуги. Для настроения этой части характерна такая. например, телеграмма кап. Ф. Л. Григорьева: «В случае потребности в офицерах Генерального штаба для будущей постоянной армии, предназначенной для борьбы с внешним врагом, прошу о зачислении меня на какую-либо должность Генерального штаба»
[1081]. Такие офицеры обычно подчеркивали, что они имеют в виду именно борьбу против внешнего врага, а не борьбу с врагами большевиков внутри страны.
Эти соображения были вполне понятны и многим из тех, кто их не разделял и с самого начала вступил в белые формирования. Как отмечал, в частности, ген. П. П. Петров: «Нужно иметь при этом все время в виду, что хозяйничанье большевиков считалось временным, что германский фронт, несмотря на Брестский мир, существовал или считался в мыслях офицеров подлежащим восстановлению. И вот офицерство разделилось. Одни в ненависти своей к большевикам считали всякую работу с ними предательством по отношению к прежней Русской Армии и формируемой Добровольческой Армии, другие считали возможным принять участие в работе с условием, что новые части создаются только для выполнения задач на фронте; третьи считали возможным работу без всяких условий, полагая, что нужно создать хорошие части, прекратить хаос, забрать в руки военный аппарат с тем, чтобы использовать его по обстановке, четвертые просто искали работы. Только небольшая часть шла в Красную Армию охотно и то большею частью в различные комиссариаты. Никто еще не отдавал себе отчета, что Советская власть потребует службы от всех военных без всяких рассуждений и условий, а это случилось скоро»
[1082].
