Книга Хетты. Неизвестная империя Малой Азии, страница 23. Автор книги Николай Непомнящий

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Хетты. Неизвестная империя Малой Азии»

Cтраница 23

25. Пятерка смелых: от Форрера до… Грозного

Главным нападающим в этой пятерке стал профессор Эмиль Форрер из Швейцарии. В 1919 году, когда он доказал, что хетты не говорили по-хеттски. Свою научную карьеру Форрер начал в Цюрихском университете, потом стал профессором в Берлине; когда же центр западного востоковедения переместился из Германии в Соединенные Штаты, то ученый перешел в университет Балтимора, а затем Чикаго. Сначала Форрер занимался хеттской клинописью, но в 20-е годы все свое внимание сосредоточил на хеттских иероглифах.

Его метод представлял собой творческую комбинацию всех известных до тех пор методов дешифровки. Те, кто говорит, что вот это у него от Йенсена, другое — от Гротефенда, третье — от Грозного, совершенно правы; однако, критически используя и соединяя отдельные элементы всех этих методов, он создал качественно новый метод, правильное применение которого способствовало прогрессу всей хеттологии.

«Понимание смысла текста должно предшествовать фонетическому прочтению». Форрер строго следовал этому принципу Йенсена и, также как Грозный в 1915 году, главное свое внимание обратил на идеограммы, которые он мог понять, даже не зная, как они произносятся. Подобно Франку, он учитывал, насколько часто встречаются отдельные знаки и опять-таки как Грозный составлял таблицы с рядами знаков, чтобы установить префиксы и суффиксы, а тем самым и грамматический строй языка. Следуя примеру Гротефенда, Форрер искал формулы, несомненно повторяющиеся и в иероглифических текстах: зачины царских надписей, вводные фразы писем и особенно проклятия, которыми в этой части света и в ту эпоху кончалась каждая надпись, закон или государственный договор. (Чем длиннее и решительнее бывали эти благочестивые пожелания, тем большее значение имел документ.) Наконец, как Шампольон и Роулинсон, в качестве отправной точки дешифровки Форрер избрал имена царей (идеограмму, обозначающую титул царя, он установил одной из первых), а кроме того, использовал — тоже отнюдь не новый — сравнительно-аналитический метод, чтобы определить, например, как изображение той или иной особы может помочь в понимании текста рядом с ней, какова зависимость знака-рисунка от его первоначального смысла, насколько взаимосвязан строп языка иероглифических и клинописных текстов, и так далее.

Когда в 1932 году Форрер издал свой труд «Хеттское иероглифическое письмо» (это было переработанное издание его «Предварительных сообщений», прочтенных в Лейдене и Женеве), весь коллектив хеттологов уже знал, что он не только правильно расшифровал ряд знаков и слов, но и, как сказал И. Фридрих, «пролил ясный свет на грамматическую структуру и весь синтаксический строй языка иероглифов во всех его подробностях».

Вторым членом этого коллектива был итальянец Пьеро Мериджи, профессор Падуанского университета и языковед с мировым именем: один из тех, кто расшифровал ликийские и лидийские тексты, издатель крито-микенских надписей, исследователь до недавних пор малоизвестного лувийского языка, и прежде всего — один из тех, кому принадлежит честь дешифровки хеттских иероглифов.

Свой научный путь Мериджи начал в Германии; он преподавал итальянский язык в Гамбурге и изучению хеттского языка мог посвятить только свободное время. Когда биограф ученого (Э. Добльхофер) спросил, каковы его научная подготовка и метод, он ответил, что более всего обязан работе в механической мастерской своего отца, ибо «такая работа лучше всего способна преподать урок научного подхода к любому вопросу».

Первых результатов, которые Мериджи счел возможным опубликовать, он добился в 1927 году. Результаты не выходили за рамки обычных монографических исследований, впрочем, в науке иначе и быть не может; только поэту порой удается уже в первом юношеском произведении достигнуть вершины собственного творчества. Но в 1930 году Мериджи опубликовал в берлинском «Ассириологическом журнале» статью, которая кончалась фразой: «Важнейшим выводом этой работы, выводом, который я должен в конце своего сообщения подчеркнуть еще раз, является то, что, как мне кажется, в одной группе знаков мною установлено слово «сын». Мы знаем, какое значение для дешифровки древних надписей имеет слово «сын»: оно позволяет установить родственные связи правителей, а тем самым и их имена. Потом Мериджи прочел слово «внук» и, наконец, «властитель» (буквально «государь страны»). Это был прорыв до тех пор неприступного фронта таинственных иероглифических текстов.

Ученые, наступавшие во втором эшелоне, тотчас углубили его. Результатом их трудов явились первые генеалогические таблицы хеттских властителей Каркемиша и Марата.

Третьим был Игнаций Д. Гельб, американец, но только по своему официальному гражданству: он родился в 1907 году в Тарнополе на Украине. Интерес к мирам, затянутым дымкой прошлого, пробудил в нем роман Мора Иокаи, герой которого отправляется в Среднюю Азию, чтобы найти прародину венгров. Способный и целеустремленный юноша изучает древние и новые языки, в 18 лет уезжает в Италию, а в 22 года получает диплом доктора Римского университета, защитив диссертацию на тему «Древнейшая история Малой Азии». Готовя ее, Гельб сталкивается с хеттской культурой, которая для любознательного человека, каковым является всякий ученый, представляет слишком заманчивый орешек, чтобы можно было удержаться от соблазна раскусить его. Когда в 1929 году Гельб переезжает в Чикаго, к тому времени крупный центр американской ориенталистики, перед ним стояли уже иные исследовательские задачи, и «со своей возлюбленной, речью хеттов, он может проводить только ночи». Плод этой любви — труд «Хеттские иероглифы», первый том которого вышел в 1931 году (второй — в 1935-м и третий — в 1942-м). На Всемирном конгрессе ориенталистов в Лейдене в 1931 году Гельб выступает не только как самый молодой докладчик, но и как признанный член международного хеттологического авангарда.

Как всякий ученый, Гельб отправляется затем за новым материалом. Не раз — опять-таки как всякий ученый — идет по ложному следу; дни и ночи едет по пустынным областям Центральной Турции ради надписи, которая, как потом выяснится, была вовсе не надписью, а узором трещин на выветрившейся скале. Близ Кетюкале в Киликии текст находится на выступе нависшей над рекой скалы; две экспедиции вернулись уже, ибо надпись была абсолютно недоступна. Гельб подкупает руководителя работ на строительстве проходящей неподалеку дороги, рабочие просверливают в скале отверстия, вкладывают туда динамитные шашки, раздается взрыв, и, когда туча пыли и щебня оседает, путь для охотника за хеттскими надписями открыт…

Некоторые прочтения Гельба оказались ошибочными, но важно то, что он распознавал в знаках глагол «делать», который был не только первым достоверно прочитанным глаголом хеттского иероглифического языка, но и первым доказательством его родственной близости с хеттским клинописным языком. Будущее показало, что именно этому глаголу суждено было стать ключом к расшифровке хеттского иероглифического языка. И к тому же при обстоятельствах, которые ни один серьезный ученый не счел бы правдоподобными. Еще одна весьма значительная заслуга Гельба — решение вопроса, остававшегося до тех пор дискуссионным: сколько знаков в иероглифическом письме. Он установил, что помимо большого количества идеограмм («логограмм», как он их называл) в хеттском иероглифическом письме имеется только 60 фонетических знаков и что, следовательно, оно является слоговым письмом, отличающимся той единственной особенностью, что, как правило, согласный здесь следует за гласным.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация