Вдруг, быстро присев на кровати, она поймала порезанную руку любимого, удерживая ее за запястье, зубами выдернула из вены иглу от капельницы и на глазах изумленного, боящегося пошелохнуться юноши прижала его рану к своей. Соединила его кровь с алой слезой, нежно выступившей из вены.
— Ты хочешь сказать… — Эрос робко улыбнулся, продолжая остерегаться резких движений. Необдуманных решений, благородных решений… Но с каждой новой секундой улыбался все смелей и смелей. — Ты хочешь сказать, файл в тебе? Любовь — в твоей крови?!
— Хм, дошло, — Ален улыбалась заметно сдержанней. — А теперь в твоей.
— Тогда я… Я скоро вернусь, моя милая.
— Иди, иди… Нож положи на стол.
— Да, да… Хотя нет. Сделай мне разрез и на правой.
— А это еще зачем? Не чуди!
— Чтоб наверняка. Чтоб наверняка, моя хорошая.
— Тогда терпи… Чего ты дергаешься, как малолетка от прививки?
— Так больно же!
— А ты как думал! Спасать кого-нибудь всегда больно. Спроси у Бога… Эй, эй, куда нож понес?!
— Говорю же: чтоб наверняка…
18
Входная дверь в квартире Гапонов, так же, как в доме Тимченко, оставалась незапертой. Осторожно надавив на дверную ручку порезанной рукой, Эрос вошел. Так же, как и у Тимченко, здесь стояла гробовая тишина. Гробовая… Не хватало только запаха свежевыструганной сосновой доски. В эти тревожные минуты оба дома были очень похожи. С одной лишь разницей, очень важной разницей. В одном доме лежал больной человек, всем своим видом и духом обещавший скоро поправиться. В другом доме лежало трое, обещавших, скорее, обратное… Но Эрос знал, на что шел. Во что бы то ни стало он должен переломить ход событий, переломить хребет упертой, как матерый хищник, судьбы.
В комнате ничего не изменилось. Ровным счетом ничего и никто. Никто не ожил, никто не поднялся Эросу навстречу. Боже, как страшно!
Кровь капала с рук на джинсы, на белые носки. В эту минуту Эрос походил на подбитую, точнее, недобитую птицу, вырвавшуюся из клетки ценой своих крыльев… Боже, страшно. Эрос не знал, с кого начинать: с Кондрата или Палермо? Или все-таки с Кондрата?.. Об Александре Ивановиче он словно забыл.
С Палермо. Эрос решил начать с него. Друзья познаются в беде. Друзья познаются… Он перевернул на спину Палермо, зачем-то потрогал его бесконечно высокий лоб: холодный. И только тогда вспомнил, что рука у него порезанная, когда по лицу друга потекли кровавые слезы.
— Бог ты мой, что я наделал! — смятой салфеткой, валявшейся рядом, Эрос вытер кровь на голове товарища. Приказал сам себе. — Пора!
Бережно, словно опасаясь, что Палермо очнется раньше срока, вытянул в стороны его руки. Секунду-другую помедлив, сделал надрезы на ладонях — вначале на левой, затем на правой. Явно волнуясь, приложил дрожащую руку к руке друга — рану к ране прижал. Потом породнил две других руки. Да так и замер в нелепой позе, с расставленными вширь руками, низко склонившись над другом, почти прижавшись к нему, будто крест, пытаясь принять на себя его муки… Отчего-то зажмурился. Подождал, прислушиваясь к стуку своего сердца. Больше не к чему было прислушиваться… Наконец приоткрыл один глаз: Палермо по-прежнему скорее был мертв, чем жив. Из-под ладоней текла теплая кровь. Не разберешь теперь чья. «Господи, неужели все напрасно?.. А может, нужно немного подождать? Чтоб кровь разнесла файл куда следует, чтоб Любовь справилась с тем убийцей? Если это вообще возможно… Конечно, возможно! Прочь сомнения, парень! Просто, чтобы Любовь отвоевала Палермо, и в самом деле нужно время. А я тоже не стану сидеть сложа руки. Следующий — Кондрат. Да, теперь займусь им!»
С Кондратом Эрос проделал то же, что и с Палермо. Когда к его порезанным рукам прижал свои руки, почувствовал сумасшедшую усталость, слабость. Немудрено: крови потерял за это короткое время прилично. А сколькой любовью поделился! Улыбнулся: и не только в формате мп3.
Обессиленный, стоя до этого на коленях, лег сверху на Кондрата; удивился тому, что тот теплый. Да-да, Кондрат был на удивление живым и теплым! Значительно теплей, чем Палермо. «Неужто на него подействовало?! Вот это сила!»
Взволнованный и безмерно обрадованный, Эрос на мгновение растерялся. Лишь на мгновение поверил в чудо. Глядя на лицо Гапона, на едва-едва заметно порозовевшую кожу на щеках, на открытый рот, немо взывающий к спасителю, Эрос вдруг испытал нестерпимое желание поторопить события, ускорить в десятки, сотни, тысячи раз воскресение друга. И Эрос, не отдавая себе отчета, увлеченный душевным порывом, решил сделать Кондрату искусственное дыхание.
В тот момент, когда он прижал свои губы к губам друга, в комнату вошла Нонна Юрьевна, поддерживаемая под руку заботливой Огоньком. Женщина стала как вкопанная, увидев, как Эрос, лежа на ее сыне, страстно целует его в губы.
— Ты что делаешь?.. — в первую секунду у нее перехватило дыхание. Вырвав руку из руки Огонька — на рыженькую девушку тоже напал стойкий столбняк, — Нонна Юрьевна отчаянно замахала в сторону Эроса, словно надеясь прогнать ужасное наваждение. Но Эрос, не замечая появления Нонны Юрьевны, ее гневных жестов, не услышав ее короткого восклицания, продолжал бороться за жизнь Кондрата, делясь с ним своим дыханием и своей кровью.
— Да как ты смеешь, Эрос?! Гомик хренов! — внезапно у Нонны Юрьевны прорезался голос. Не просто голос — труба! Не успел Эрос опомниться и слезть с ее любимого сына, не успела Огонек схватить свою спутницу за руку, защитить приятеля от скорой расправы, как Нонна Юрьевна, зарычав, прыгнула на Эроса. Оскорбленной матерью-кошкой вцепилась в его кудри, еще час назад так желанные ею, попыталась безжалостно оттащить извращенца от ее Кондратика. Сердце ее ни разу не ёкнуло, когда она била юношу то в живот, то в бок, то по красивой его голове.
Огонек завизжала, кинулась к разъяренной женщине.
— Нонна Юрьевна, перестаньте! Вы убьете его!
На жуткие вопли в комнату вбежали Марго и Заноза. И немедленно присоединились к потасовке. В первый момент, не разобравшись, они приняли драку за прикол. За классную хохму! За чудачество Нонны Юрьевны, вздумавшей таким образом приставать к Эросу — ведь ни для кого не было секретом, что парень подобався Гапоновой матушке. Эх, где они были все это время? «Давай, давай, врежь ему! А ну-ка, дай и я ущипну его!» — девчонки визжали от счастья, а Эрос кротко переносил побои.
Визг, смех, проклятия — вмиг все смешалось, эмоциям людей стало невероятно тесно в их типовом жилище, и уже было неясно, чего больше в происходящем — ненависти, мести, игры, куража, ревности или вырвавшегося наружу отчаяния. Разумеется, никто в таком кошмаре не заметил, как в самый разгар потасовки кто-то задел Александра Ивановича, а может, нарочно потянул его за руку — и врач упал с дивана. Кажется, по Александру Ивановичу даже прошлись…
Нонна Юрьевна вошла в раж. Казалось, злость и ненависть к Эросу учетверили в ней силы. Она что есть мочи молотила кулаками несчастного парня по спине, истошно верещала — и девушки не в силах были оторвать ее от Эроса, погасить неистовый пожар. Кто-то вдруг углядел в руке Нонны Юрьевны бутылку, испуганно вскрикнул; хищно оскалившись, женщина занесла руку с бутылкой над головой, целясь в Эроса, даже не пытавшегося защищаться, сильно ослабшего от потери крови, тем не менее продолжавшего сжимать в своих ладонях ладони ее сына — Эрос продолжал питать его алой любовью… Как вдруг бутылку перехватила уверенная мужская рука.
