— А вот это уже лишнее. Парню и без того досталось от вас. Будем надеяться, до свадьбы доживет.
Нонна Юрьевна, пораженная, мигом обернулась. Всплеснула от изумления и жалости руками. Перед ней стоял Александр Иванович.
— Бог ты мой! Да у вас голова разбита! Давайте-ка я вам…
— Вот-вот, лучше мной займитесь. А я потом парнем, которого вы отколотили, как заправский мужик… Он, кстати, спас вашего сына.
— Кто — Эрос? Спас моего Кондратика?!
Нонна Юрьевна перевела взгляд с врача на сына, еще минуту назад лежавшего без малейших признаков жизни. И обомлела вконец.
Сидя в углу, где, наверное, в течение часа прощался медленно с жизнью, Кондрат молча давился от смеха. Наконец, подавив поток безумного хохота, спросил-огорошил:
— Шо уставились, дуры? Быстро признавайтесь, какой козел порезал мне руки?
Теперь пришел черед поражаться Эросу. Он даже обиделся.
— Почему сразу «козел»?.. Просто другого способа я не придумал…
— Какого, на фиг, еще способа?! — презрительно перебил Кондрат.
— А как я, по-твоему, мог закачать в тебя Любовь. мп3?
— Что?! Какую еще любовь?! — почти хором вскричали девушки; Марго и Огонек переглянулись, а Заноза, отвернувшись, покрутила пальцем у виска.
— Так ты все-таки занимался с ним любовью? У-у, гомик поганый! — Нонна Юрьевна безутешно зарыдала. Зато ее сына вновь охватил безудержный хохот: — Шо?! Любовь. мп3?! Так ты и вправду спасал меня?! Вот это поправка!
— Ну да, — Эрос ошалелым взглядом уставился на приятеля. Неужели он и вправду спасал этого придурка? — Ты ведь того… Близок к смерти был…
— Я — близок к смерти?! Шо ты гонишь?! Да чтоб ты знал: я живее тебя! Я живее всех вас!
— Так что же это было? — вконец обескураженный, Эрос выдавил из себя едва слышно. — Ты же был никакой.
— Да это был сон! Анабиоз! Забытье! Да какая разница! Я спал, Эрос, спал!! А ты думал, я покойник?! Ха-ха-ха!
— Так что же все-таки это было, а, Кондрат? — внезапно повторил Александр Иванович. Сделав шаг, он приблизил свое лицо к лицу Кондрата — на опасно близкое расстояние приблизил. Прищуренные глаза, губы, сжатые в выразительную, жесткую линию, не обещали парню ничего хорошего. — Получается, ты развел нас?
— Получается, — Кондрат невольно попытался отодвинуться от врача, да некуда — позади стена. — Чего вам от меня надо? Кто запрещал пользоваться снотворным?
— Ага, так это было снотворное? — погасив в себе гнев, Александр Иванович с недоверием рассматривал юношу.
— Ну да. Случайно идея накатила. Придумал меньше чем за час. Получилось, ха, что-то вроде новейшего снотворного. Классный яд для Ромео и Джульетты.
— Любопытно. Компьютерная программа вместо снотворного. Ну и как же она называется?
— Да название еще не придумал. Рабочее пока «Сон. гмб».
— Что ж это получается? — Эрос отказывался верить правде Кондрата. Абсолютно нелепой, бесчеловечной правде. Глянул на Палермо — друг продолжал лежать неподвижно, раскинув в стороны окровавленные руки. — Палермо, выходит, тоже толь… Должен проснуться?
— A-а, ты и ему руки порезал? Какой же ты кретин, Эрос!
— Сам ты кретин! — заступилась бедовая Марго. — Вечно со своими дурацкими шуточками. Ты Эросу жизнью обязан, понял?!
— Я?! Жизнью?! Офигела, что ли?!
— А я согласна с Марго, — вдруг поддержала подругу ироничная Заноза. — Эрос спасал вам жизнь. Бескорыстно, отважно… Откуда ему было знать про твой фигов яд для Джульетты? А?!
— Все, что у него было, — это Любовь. мп3, — совсем уж по-детски всхлипнула Огонек.
— Да шо вы ко мне привязались? Хотите, чтоб я ему в ноги поклонился? Не дождетесь! Он мне руки порезал, герой хре…
Кондрат не договорил — мать врезала ему такую оплеуху, что голова его, качнувшись от удара, ударилась о близкую стену.
— Подонок! — отчетливо произнесла Нонна Юрьевна. — Надо было Эросу трахнуть тебя. Чтоб на всю жизнь запомнил, петух безмозглый! Да разве кому захочется о тебя мараться?
— А я не верю, — вдруг твердо заявил Эрос. — Не верю, что это было электронное снотворное…
— И правильно, парень, не верь, — грустно улыбаясь, поддержал Александр Иванович. — Верь только в свою правду.
— Я не верю, — тихо повторил Эрос, — потому что Палермо еще… Он еще не с нами.
— Да куда он денется! Отоспится и будет как огурчик! Вы еще скажите, что Савл откинул коньки. Да Савл две недели как в Риме, у матери своей! Я сам ему билет на поезд покуп… — попытался встрять Кондрат, но тут же на него сердито зашикали. А Нонна Юрьевна грозно пообещала врезать еще раз.
— Давайте перенесем Палермо на диван, — предложила Огонек. — Все-таки на диване удобней.
— Верно. На диване удобней, — теперь уже веселей усмехнулся врач. И, глядя на Эроса, потрогал испачканные в крови волосы. Эрос виновато отвел взгляд.
— Да я не сержусь, парень.
— А при чем тут это? — еще больше смутился юноша; потом похвалил ни к месту. — Классная у вас картина получилась. Ален на ней такая…
— Понравилось? — врач продолжал ободряюще улыбаться. — От тебя, брат, теперь зависит, когда она снова станет такой.
Когда Александр Иванович и Эрос, бережно подняв Палермо за руки и за ноги, сделали лишь шаг в сторону дивана, Палермо воскрес. А может, и в самом деле проснулся.
* * *
— …Аленушка, прости меня! Ты можешь простить меня?
— Ален… Аленушка? Хм, прикольно. Ты никогда раньше не называл меня так.
— Я много чего раньше не делал. Как ты себя чувствуешь?
— Сейчас уже ничего. «Любовь созидает». Ведь я люблю тебя, Эрос.
— У вас, пацаны, что-то с памятью стало: любовь — это музей.
— Да помолчи ты, Кондрат! Дай им поворковать.
— Как-как, Палермо? На том свете, что ли, набрался?
— Аленка, как ты сказала? «Любовь созидает»? Ты знаешь это?!
— Ты спрашиваешь, знаю ли я это? Хм, я столько прошла…
— Ален, ты — слезливый музей!
— Кондрат, заткнись, мать твою!..
— Вот те на! А я тут при чем, а, Палермо?!
— Ой, извините, Нонна Юрьевна! Я и не заметил, как вы вошли.
— Прости меня, Аленушка! Прости! Я так виноват перед тобой…
— Ну-ну, ты еще заплачь.
— Счастье твое в том, Эрос, что мне по барабану, виноват ты или нет. И несчастье мое, что я люблю тебя. Люблю как ненормальная!
— «Любовь покрывает множество грехов».
— Кондрат, неужели это ты сказал?! Не верю своим глазам!
