Атараксия. Святость так же невозможно испачкать, как выкрасить солнце в черный цвет. Люди в десятки раз сильней и коварней тебя пытались делать это — осквернить, опозорить Марию перед людьми. Первосвященник поил Марию водой обличения перед Господом, таким образом пытаясь явить людям ужасные грехи Марии. Безуспешно пытался… А что ты в сравнении с тем первосвященником, когда даже он сказал: «Если Господь Бог не явил ваш грех, то я не буду судить вас»?
Гром. Что я?! Читай же дальше! Каждый тем — матерь божия, ни один раз услышавшая волшебный зов благовещенья. Благие вести посылает нам наш бог Гемоглобов, на алых крыльях крови посылает; и кровь, словно заботливый ангел, среди прочих гносисов вносит в нас частичку, кровинку Гемоглобова. Его бесподобный логос! Гемы беременеют логосом Гемоглобова и в назначенный срок рождают богов. Каждый рождает своего бога — обожествленный гносис, или собственный логос. Гносисом-логосом тем бескорыстно делится с Гемоглобовым — отдает богу всего себя без остатка. В благодарность за это Гемоглобов… зачинает от наших логосов, сплавляет их в причудливые комбинации, ткет немыслимые узоры смыслов и заблуждений, ясных образов и заманчивых нелепиц. В положенный час Гемоглобов производит на алый свет новые логосы, чудо-логосы! И осеменяет ими наше сознание. И так без конца и края: пока в нас струится кровь, пока в нас живет жажда познания, пока мы живем Гемоглобовым — до тех пор Гемоглобов живет ради нас.
Придет время, и будет создана новая Септуагинта — великая книга о новом боге Гемоглобове и его отважных учениках. В этой книге будут удачно сочетаться поучительная история крови и мудрость крови, спасительная сила крови и ее соблазнительный яд…
Атараксия. Септуагинтой зовется лишь единственная, Божья, Книга, переведенная на греческий. Септуагинта чувств — это любовь. Любовь — перевод на язык сердца шепотов и криков божественной души, затаенной, подобно последней надежде, в каждом из нас. Гемоглобов — это антихрист. Истинный Бог выкупил людей, спас их души ценой своей крови. Гемоглобов не обещает людям ни спасения, ни искупления; он — источник безграничных мук, циничный пожиратель крови и радости… Не отворачивайтесь же от Бога, Он — истинный!..
4
«Гемоглобов — это антихрист». Эрос вздохнул. Легко сказать, но как трудно повторить и принять. Эрос славно вжился в образ Атараксии — чистый образ неизвестной христианской души. Словно кто-то неведомый и справедливый проводил в Сети спиритический сеанс, без всяких предупреждений и объяснений остановил свой выбор на Эросе. Но, что самое удивительное, использовал не его юное тело, а его младую душу. На несколько мгновений, потрясающих, незабываемых, обратил его бесформенную душу в сформировавшийся дух истинного христианина!.. Увы! С каждой новой минутой Эрос все слабее понимал, что с ним приключилось в Сети, кем он был в гемочате и кем мог бы стать в жизни. Гемоглобов манил к себе неудержимо, властно, как и подобает дьявольской сущности.
Наконец, все так же тяжко вздохнув, Эрос потянулся к небольшому металлическому коробку с зеркальными, будто облитыми жидким серебром, стенками. Там хранились чистые иглы.
Ввел в вену иглу. Нутром почувствовал, как в тот же миг неопознанная внешняя сила позвала к себе его кровь. И заструился алый сок из вены, спеша и, кажется, о чем-то мурлыча. Немедленно затуманился взор, слюна во рту приобрела соленый привкус, словно кровь рванула на волю не только из вены, но и горлом… Мышцы ослабли, обмякли, в висках заломило, тревожно застучали молоточки не нашедшей пока выхода крови. Его бросило в холодный пот. В следующее мгновенье Эрос передумал, запоздало попытался вырвать из вены иглу, но рука не послушалась; он хотел закричать… Боже, неужели он умрет?! Кондрат, сволочь, обещал райское наслаждение, а его все глубже и глубже затягивает в ад…
Эрос подписался на «Страхи», «Любовь» и «Юмор»… Хм, интересно, какого барахла теперь больше в нем: прежних юношеских комплексов и рефлексов, неопытной любви, которая так и норовит вляпаться в какую-нибудь историю, набить шишек, исцарапать сердце, или… И смех у него теперь какой-то неправильный. Словно для маскировки, для отвода глаз. Смех-мимикрия. Маскировочная сеть, маскхалат. Откинешь — а под ним душа кротко улыбается…
После сеанса в Гемоглобове ничего не почувствовал, ничего не приобрел. Лишь облачко радужных мотыльков назойливо мельтешило в глазах, будто он сдуру на сварочную дугу насмотрелся. Да еще явный вкус крови во рту. Чужой какой-то вкус… Вот и все путешествие в преисподнюю. Ни тебе страхов вновь приобретенных, ни любви запредельной, потусторонней, ни юмора-бугорка, о который как спотыкнешься, так и за-хо-хо-че-че-че… Почище, чем после косячка. Короче, никаких явных и неявных гемоновостей, обещанных и неисполненных, самим же Эросом подготовленных. Лишь дрожь в руках и дурной вкус во рту. Захотелось чего-нибудь пожевать — мятного, винтерфрешевого, блендаметового… Короче, Гемоглобов ни к черту! Фигня!
Эрос раздраженно выдернул из вены иглу — кольнуло мимолетное желание прихлопнуть иглу, как комара. Бросил ее в пепельницу — игла с гранатовой каплей на конце утонула в сером, словно шинель деда, пепле. Снова сглотнул горькую слюну, безотчетно прислушался к ощущениям: из-за грубого плетня раздражения, недовольства к его рассудку отважно пыталось прорваться еще какое-то чувство, похоже, милосердное и жалостливое… Вовремя осенило: нужно отвлечься, развеяться.
Смешно волоча шлепанцы, то и дело, выскакивая из них, Эрос двинул в сторону кухни. Щас чайку погреет, с лимончиком наведет… В дверь позвонили — звонок застиг Эроса на полпути к заветному чаю. Эрос глянул в дверной глазок: в нем застряла физиономия Кондрата. С фирменным, присущим лишь ему выражением — радостно-похотливым. Словно Кондрат открыл что-то великое и одновременно запретное. Эрос напрягся: значит, что-то все-таки есть. Значит, Гемоглобов и впрямь существует.
— Стряслось что-то?
— Да как сказать…
Гапон объявил сборы: позвонил на мобильный Ален и Палермо. Пока ждали ребят, Эрос, закрыв левый глаз чашкой с чаем, с тревогой наблюдал за приятелем. Предчувствие чего-то очень нехорошего, непреодолимого, с которым еще никогда не сталкивался, но которое должно было неизбежно случиться, сковало тело Эроса, набило ватой ноги; рука, державшая чашку, будто окаменела… Гапон нервно расхаживал туда-сюда перед Эросом, замершим на диване. С чего это он взял, что Кондрат был чем-то обрадован? Ни хрена себе радость! Да Кондрат злой, как собака!.. Как загнанная собака.
— Кондрат, ты скажешь наконец, что случилось?
Гапон, встав против Эроса, резким движением отнял чашку, плеснув чая Эросу на колени. Отпив, негромко произнес:
— Первый сошел с дистанции…
Около трех примчался Палермо, за ним минут через сорок приехала Ален. Красивая, холеная, дразнящая ароматом защищенности.
— Ты б еще дольше собиралась, — хмуро заметил Кондрат. — В кабак, что ли, собралась?
— Не твое дело! Ванную принимала, понял?!.. А чего вы притихли, как на… Эрос, кого хороним?
