Нанни пробралась ко мне через снег – глаза все еще влажные, губы сложены в виноватую усмешку.
– Убит? – спросила она.
Я покачала головой. Держась за веревку, мы быстро прошли к сторожке. Оказавшись в доме, мы вместе навалились на дверь, чтобы закрыть ее. Потом Нанни как следует все заперла.
Я так дрожала, что едва держалась на ногах. Пока Нанни подкладывала хворост в очаг, я подошла к скамейке и села. Огонь снова разгорелся. Мои замерзшие покрасневшие руки заныли, когда в них стало возвращаться тепло. Нанни подошла и села рядом.
– Он появился совершенно беззвучно, – сказала она. – Я только собиралась проверить, надежно ли привязано мясо, и стряхнуть с него снег, а тут вдруг он. Словно тролль. Я хотела его подстрелить, но уронила ружье. Оно провалилось в снег.
Нанни закрыла лицо руками и немного посидела молча, я слышала лишь ее тяжелое дыхание. Потом она шмыгнула носом и внимательно посмотрела на меня.
– А ты не робкого десятка, – похвалила она. – Храбрее многих мужчин, приходивших сюда и считавших, что стоять вот так зимой, глядя глаза в глаза волку, – плевое дело.
И тут словно что-то прорвалось у меня внутри, и слезы хлынули из глаз.
– Никакая я не храбрая! – всхлипнула я. – Да я испугалась до смерти! Никогда прежде так не трусила.
Нанни погладила меня по спине.
– Ну-ну, все прошло. Не плачь.
Но я продолжала рыдать. Так мы сидели долго-долго, я всхлипывала, а Нанни меня гладила. Несколько раз она пыталась меня успокоить, но ничего не получалось. Тогда она сказала:
– Перестанешь плакать, если я расскажу тебе одну веселую историю?
– Не знаю, может быть.
Нанни немного подумала, а потом решила рассказать об одном случае на Волчьих островах. Она сама об этом услышала, когда только-только появилась в этих краях, и история подбодрила ее и помогла привыкнуть к новому незнакомому месту. Так что она начала:
– Дурень и Пустое Место купили ружье и решили научиться стрелять. Пустое Место хотел попробовать первый. Взял ружье и выстрелил, но пуля рикошетом угодила ему в лоб. Он упал на землю. Дурень побежал в поселок, где на постоялом дворе сидели охотники.
– Пуля попала в Пустое Место! – завопил он.
– Ну и ладно, – сказали охотники.
– Вы что, не поняли, что я сказал? – крикнул Дурень.
– Поняли: ты промазал, бывает, – ответили ему.
– Да помогите же! Надо торопиться! – кричал в отчаянии бедняга.
Охотники удивленно посмотрели на него и спросили:
– Ты что, дурень?
– Да! – ответил Дурень.
Закончив рассказ, Нанни покатилась со смеху. Я тоже почувствовала, как где-то глубоко внутри проснулся смех. Так вода начинает закипать в котле. Сперва медленно и осторожно, почти незаметно, потом поднимается со дна первая жемчужная ниточка воздуха, затем больше и больше, пока вся поверхность не забурлит живыми веселыми пузырьками. Конечно, история была дурацкая, но я все равно смеялась и радовалась, чувствуя, как страх вытекает из тела. Приятно сознавать, что сегодня не умрешь.
Нанни смахнула слезинки с уголков глаз. Потом снова посмотрела на меня долгим взглядом.
– Говори, что хочешь, – сказала она, – но мне кажется, ты тут вполне прижилась. Да и мне хорошо, когда в доме есть кто-то еще.
Она поднялась и посмотрела в отверстие в стене. Наконец-то снег перестал. Падали последние редкие снежинки, припозднившиеся и теперь недоумевавшие: куда же подевались все остальные?
– Пойду попробую отыскать ружье, – решила она.
– Пули я тоже выронила, – призналась я.
Нанни ответила, что коробок с пулями у нее много. Она отодвинула засов и распахнула дверь. Небо было все еще серым, но над самым горизонтом уже немного прояснилось. Можно было спокойно выходить.
Она закрыла за собой дверь, а я осталась сидеть, размышляя над ее словами. Может, и впрямь мне стоит научиться стрелять и стать охотником, как Нанни?
Я встала, обошла комнату и попыталась представить, что это мой дом и все здесь – мое. Остановилась у шкуры, висевшей на стене, погладила густой белый мех. А если бы это я застрелила этого волка и выдубила его шкуру? Если бы у меня был кошелек, полный серебряных монет? Если бы я со всем своим богатством вернулась в Синюю бухту…
Нет. Домой мне дороги нет. Но вот в другие края – пожалуй. Туда, где мощеные улицы. Я бы накупила там всяких сладостей. А вдруг Фредерик был не прав, говоря, что нельзя забыть? Вдруг, если очень захотеть, можно стереть из памяти корзину с ягодами, сестренку и шахту?
Дверь снова распахнулась. Нанни отыскала ружье. Она улыбнулась мне. Только тогда я заметила, что все еще глажу шкуру на стене, и отдернула руку.
– Многие бы хотели повесить на стену такую шкуру, – сказала Нанни.
Не знаю, что на меня в тот миг нашло. Я не вспоминала об этом с тех пор, как покинула Синюю бухту, но рот словно сам раскрылся, и я спросила:
– А знаешь, что висит на стене у нас дома?
Нанни посмотрела на меня с любопытством.
– Плавник русалки! – выпалила я и почувствовала, как воздух наполняет мои легкие так, что рубашка на груди становится тесной.
Нанни снова улыбнулась, будто я сказала глупость.
– Я хотела сказать, кусок плавника, – поправилась я.
– Кто тебе такое наврал? – спросила Нанни.
Она села на скамейку и принялась осматривать ружье.
– Никто мне не врал, он там висит, и все, – ответила я. – Я сама клеила камушки на рамку.
Она кивнула, продолжая улыбаться.
– Русалка попалась к папе в сети, – объяснила я. – Она была еще маленькая.
Нанни положила ружье на колени, посмотрела на меня и сказала:
– Сири, русалок не бывает.
Я рассмеялась: на этот раз Нанни сморозила глупость, а не я.
– Откуда же тогда плавник, если их нет? Ха-ха! Об этом-то ты не подумала!
– Просто отец решил над тобой подшутить, – сказала Нанни почти с раздражением. – Ты что, не понимаешь?
– А вот и нет! Я сама видела. Он вернулся из плавания и все нам рассказал. Вовсе это был не розыгрыш.
Нанни вздохнула и закатила глаза. Тогда я уперла руки в бока.
– Мне лучше знать, когда мой папа шутит, а когда нет.
– Ну, тогда он просто придурок, – пробормотала она.
– Что?
– Может, он и не хотел шутить, откуда мне знать, – пожала плечами Нанни. – Но я точно знаю: русалок не существует, это тебе не птицы, не рыбы и не волки. Так что, если твой отец, вернувшись из плавания, всерьез рассказывал о том, что видел русалку, то он просто придуривался. Да пойми же это, и нечего нам с тобой ссориться из-за пустяков.
