Я не стала им отвечать, отвернулась и продолжила смотреть на море. Но сразу поняла: эта троица меня в покое не оставит.
– И как ты собираешься это сделать? – поинтересовался один.
– Что? – спросила я не оборачиваясь.
Тогда они поднялись и вразвалочку направились ко мне. Они окружили меня, а один перегнулся через фальшборт и как бы по-дружески заглянул мне в лицо. Физиономия у него была прыщавая, а волосы цвета соломы.
– У тебя есть ружье? – спросил он.
– Нет, – буркнула я. Папину винтовку я оставила дома, когда уходила. Я побаивалась этого ружья: вдруг еще возьмет и выстрелит само по себе.
– Может, тогда у тебя есть нож? – не унимался прыщавый.
– Нет.
Парень развел руками.
– Так как же ты собираешься его убить, если ты с собой даже оружия не взяла?
– Да она его просто пристукнет! – усмехнулся другой, большелобый, с лихо закрученными усами. Он схватил меня за руку и сжал, как будто хотел проверить, насколько сильные у меня мышцы.
– Ого! Не так плохо! Белоголовому не поздоровится!
Двое других зашлись от смеха. Это привлекло других матросов, которые слышали наш разговор и не прочь были присоединиться к веселью.
– Отпусти! – прошипела я и вырвала руку. – Я не собираюсь с ним драться.
– Ого! – заорал кто-то. – Драться!
Старый бородатый матрос с серым морщинистым лицом подошел ко мне.
– Ясное дело, тебе надо потренироваться малёк перед встречей, – пробасил он и закатал рукава. – Ну-ка, посмотрим, как ты мне задашь трепку!
Тут уж все сбежались поглазеть на нашу драку. Я оказалась окружена кольцом матросов, они хохотали и вопили, подначивая меня.
– Отстаньте от меня! – крикнула я и попыталась уйти. Но теперь их собралось так много, что мне было не улизнуть. Я попробовала было протиснуться между двумя матросами, но они оттолкнули меня.
– Ну же! – поддразнил тот самый шутник, который закатал рукава. Теперь он делал вид, что всерьез намерен драться. – Давай-ка посмотрим, кто кого!
– Деритесь! – кричали все. – Деритесь!
Чтобы вырваться из круга, я ринулась на этого задиру и двинула ему в зубы. Удар был, конечно, слабый, но матрос притворился, что ему сильно досталось: завопил и согнулся в три погибели, будто я ему челюсть свернула. Матросы покатились со смеху.
Я еще раз попыталась выбраться из круга, но мой соперник уже распрямился и заорал так, словно у него сил только прибавилось. Он сжал кулаки, а потом схватил меня и оторвал от земли. Я замолотила ногами и замотала головой.
– Не стану я драться! Не хочу, и всё!
– Скажи это Белоголовому, когда он тебя сцапает! – крикнул кто-то, и все снова засмеялись.
Матрос не унимался.
– Сейчас швырнем тебя в море! – проорал он, изображая пирата, и потащил меня к борту. В отчаянии я закричала что было мочи. Я уже не понимала, игра ли все это или он и впрямь готов осуществить свою угрозу и выбросить меня в море.
Но тут раздался выстрел, от которого зазвенело в ушах. Матрос вздрогнул, ослабил хватку, и я упала на палубу. Кто же это стрелял? Фредерик! Он стоял с ружьем в руках и не отрываясь смотрел на матроса. Тот сразу присмирел – так и застыл с открытым ртом.
– Ты что, в меня стрелял? – не поверил матрос.
– И не думал, – рассмеялся Фредерик и поднял с палубы какой-то комочек перьев. У птицы были перепончатые лапки и красивый разноцветный клюв: сине-желто-красный. Из живота струилась кровь. Фредерик посмотрел на меня:
– Пойдем, Кнопка?
Все еще дрожа, я поднялась на ноги и бросилась к нему. Сердце в груди стучало как сумасшедшее. Фредерик опустил руку мне на плечо. Потом посмотрел на матросов, которые с глупым видом переминались с ноги на ногу.
– Гордитесь, поди, что перепугали ребенка до смерти?
Сначала никто не ответил, но потом один матрос вдруг улыбнулся:
– Да мы просто пошутить хотели. Она и сама поняла наверняка. – И, откашлявшись, добавил: – Ты всегда был метким стрелком, Фредерик. Хорошо бы нам получить немножко дичи на ужин.
Фредерик повесил ружье на плечо и, прежде чем развернуться на каблуках, рявкнул:
– Ты, скотина, получишь на ужин селедку. Эта птица – для тех, кто на камбузе.
И мы пошли в нашу каморку. Я села на табурет и почувствовала, как дрожь вытекает из рук и ног и как сердце постепенно стучит все тише. Мы вместе ощипали птицу, а потом Фредерик отлично ее приготовил: нафаршировал яйцами и изюмом и зажарил над очагом.
– Почему ты такой добрый? – спросила я, когда мы смаковали сочное мясо.
– Добрый? – Фредерик рассмеялся. – Разве?
– Да, – кивнула я. – Ты сам разве не замечаешь?
Фредерик пожал плечами.
– Вот уж не знал, что я добрый, – пробормотал он. – Разве что только с тобой.
– И все же – почему?
– Потому… Потому что мне кажется, тому, кто собрался сразиться с Белоголовым, нужно немного доброты.
Мне стало нехорошо от его слов. У папиного приятеля Улава был козел. Когда тот состарился и заболел, Улав решил его убить. Но от этой мысли ему стало так плохо, что он, прежде чем решиться на задуманное, несколько дней был с козлом необычайно добр, кормил белым хлебом и все такое. Я вспомнила про того козла, когда Фредерик заговорил о том, что мне предстояло.
– А ты его видел, Белоголового?
Фредерик опустил голову и посмотрел себе на ноги. Он зажал зубами изюмину и посасывал ее. Потом вздохнул – так глубоко, словно выпускал из себя весь воздух.
– Пойду пройдусь немного, – пробормотал он, встал и вышел с камбуза.
Дальний путь, долгое возвращение
После этого Фредерик со мной почти весь день не разговаривал. Веселое настроение словно тучами заволокло, глаза его стали серыми, как камни, что выбрасывает море.
Вечером он не пришел на камбуз. Мне пришлось готовить ужин самой. Я с этим неплохо справилась, но на душе кошки скребли из-за нашей размолвки. Ну, по-настоящему мы, конечно, не поссорились. Но все-таки не надо было мне задавать вопрос о том, о чем не следовало спрашивать.
Когда матросы поужинали, я пошла собирать посуду. Сняла фартук и стала спускаться по лестнице. Фредерик учил меня, что легче идти по ней задом наперед. Но я все-таки чаще шла лицом вперед, как по обычной лестнице.
